Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [65]

Шрифт
Интервал

Подняться и позвонить он не решался. И вообще, какого черта он сюда притащился?

Прошли два сержанта, козырнули бойко, а Рубэн даже вздрогнул, будто застигнутый на чем-то нехорошем. Потом сел на ступеньки дома напротив, вынул трубку, постучал ею о треснувший, натруженный асфальт. И вдруг ему с такой ясностью вспомнился день, когда он сидел на перевале у источника и глядел на облака, что защекотало в горле. До того захотелось домой, что уцепился бы за этот вот грузовик «додж», что трясется по булыге, и велел бы шоферу-солдату гнать до самого Еревана, далекого, как конец войны.

От раскаленного асфальта пахло пылью, мальчишки стайкой стояли поодаль и соображали, почему же офицер сидит на ступеньках.

И вдруг появилась Елена Васильевна. Она вышла из парадной в тапках на босу ногу, в халатике и с бидоном. Рубэна она не заметила и пошла к очереди, а Рубэн так заволновался, что не смог сразу встать. Небо из золотого становилось розовато-бледным, поднимались аэростаты.

Откуда-то появился Гоша, перебежал улицу и направился к очереди.

Вскоре Рубэн опять увидел Елену Васильевну, которая шла домой уже без бидона, — значит, мальчик ее сменил.

Когда Рубэн возник перед ней, она даже, кажется, его не узнала, в первый миг.

— Ох, я в таком виде… — сказала она с досадой.

— Нет, я просто случайно мимо шел, — ответил Рубэн.

— Гоша скоро вернется, он все вас вспоминал вчера, весь вечер, — говорила Елена Васильевна, поправляя волосы, будто аккуратная прическа могла скрасить неприглядность домашнего халатика.

Рубэн все стоял, как бы ожидая какого-то исчерпывающего ответа.

— Гоша… — начала Елена Васильевна уже с некоторым раздражением. — А то пойдемте наверх, — вздохнула она, — вы там его обождите.

Она всей душой надеялась, что Рубэн не захочет подняться (он это видел по ее глазам), но все же он поплелся за ней, тяжело ступая по ступенькам, ее же шаги звучали отчетливо, деревянно.

Ольги Васильевны дома не было, в квартире царил беспорядок: какой-то узел в прихожей под оленьими рогами, посуда на столе в столовой, банки на окне.

Елена Васильевна и гость сели и замолчали.

«Вздор какой, ничуть она не похожа на тот мой рисунок, это мне вчера в потемках показалось…» — убеждал себя Рубэн, чтоб сердце не колотилось с такой пугающей силой.

— Ужасно жаркое нынче в Москве лето, — сказала Елена Васильевна. — Ни ветерка. Да! — вдруг встрепенулась она, что-то вспомнив и радуясь, что нашла наконец подходящую тему для разговора. — Вы, наверное, знаете, даже наверняка, поскольку сами художник…

Она вскочила и принялась рыться на этажерке, переставляя книги и ноты.

— Вот!

И протянула Рубэну вырванную из старого журнала страницу.

— Чудесно. Правда? Прохладой так и веет! И это море, птицы, паруса… я очень люблю эту картину и называю «Как хорошо на свете жить». Видите, край сглодали мыши, так что настоящего названия я не знаю и имени автора тоже. Может, вы знаете?

— Знаю, — ответил Рубэн, только мельком взглянув на страницу, вырванную из журнала, и покраснел тяжело, густо, как краснеют только смуглые.

Елена Васильевна поглядела на гостя, потом на страницу.

— Как все складывается, — усмехнулся Рубэн с иронией, — просто как в кинофильме. Вы вправе и не поверить… — добавил он. — Край, действительно, сглодал кто-то.

— Нет, я верю, почему же.

В комнате становилось темно, а Елена Васильевна не зажигала света, чтоб не спускать черных бумажных штор затемнения, — и так задохнуться можно.

Теперь, в полумраке, она снова становилась похожа на старый карандашный рисунок.

— Что же тут странного, — сказал Рубэн нарочито громко и даже грубовато, чтоб разогнать чертовщину, — ничего особенного.

Но он вдруг испугался, что она может ему не поверить, и принялся клясться на свой манер:

— Я вам даю честное слово, что это моя картина. «С ветром наперегонки» называется. Впрочем… и ваше название хорошее.

— А вам не надо давать честных слов.

— Нет, надо! — воскликнул Рубэн с каким-то даже отчаяньем в голосе. — Потому что, если бы вы видели один рисунок, который хранится у меня дома…

Становилось все темнее в комнате, Елена Васильевна и сама начинала ощущать беспокойство.

— Если бы вы видели, как рисунок этот похож на вас… честное слово. Я ничего не выдумываю.

«Она меня сейчас выставит, — подумал Рубэн, — и будет права».

— Что-то Гошки нет… — сказал он вслух.

— Очередь длинная. Впрочем, он и с мальчиками мог заболтаться, тут у него друзья в каждом дворе. Ведь столько важного… Говорят, на днях должны сообщить еще об одной грандиозной победе. Вы не слышали? — спросила она с наивной верой штатского человека в то, что военный знает всегда больше и точнее, даже если его местопребывание — госпиталь.

— Да, надо торопиться на фронт, — ответил Рубэн деловито и вдруг предложил: — Поедемте завтра куда-нибудь за город, Елена Васильевна, вместе с Гошей. Хорошо?

— Нет, я завтра должна стирать, — ответила Елена Васильевна.

— Давайте встретимся завтра в десять, на Киевском, скажем, вокзале. Ведь тут совсем недалеко. У билетной кассы. Хорошо?

— Нет, нет, — сказала Елена Васильевна, — что вы…

…Но они с Гошей пришли чуть раньше срока, Рубэн еще издали их увидел у билетной кассы; на Гоше была снова свеженькая ветхая рубашка, на Елене Васильевне поблекшее от стирок платье, белые бусы на шее и белый шарф.


Рекомендуем почитать
Дипломат императора Александра I Дмитрий Николаевич Блудов. Союз государственной службы и поэтической музы

Книга посвящена видному государственному деятелю трех царствований: Александра I, Николая I и Александра II — Дмитрию Николаевичу Блудову (1785–1864). В ней рассмотрен наименее известный период его службы — дипломатический, который пришелся на эпоху наполеоновских войн с Россией; показано значение, которое придавал Александр I русскому языку в дипломатических документах, и выполнение Блудовым поручений, данных ему императором. В истории внешних отношений России Блудов оставил свой след. Один из «архивных юношей», представитель «золотой» московской молодежи 1800-х гг., дипломат и арзамасец Блудов, пройдя школу дипломатической службы, пришел к убеждению в необходимости реформирования системы национального образования России как основного средства развития страны.


Ахматова и Раневская. Загадочная дружба

50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.


Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.