Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [6]
Однажды ночью мы поехали кататься на машине. Пьяные. На авеню дю Буа Анжело дал сто двадцать. Свисток прорезал ночь. Нас остановил полицейский на мотоцикле и попросил последовать за ним в участок. Там потребовали с нас штраф. Анжело платить отказался. У Эдди не было ни сантима. Тогда нам объявили, что мы арестованы до утра. Нас отвели в комнату, разделенную низким заборчиком. На стене висели приказы, тускло горела лампочка. Мы с Колетт сели на скамейку, сонные и испуганные. Анжело и Эдди начали беседовать с ажанами[3]. Те смеялись. Их забавляло то, что Эдди говорит с американским акцентом, а Анжело с испанским. Потом появилась колода карт, потом бутылка белого анжуйского. К утру Эдди и Анжело обыграли ажанов до копейки. Пьяные ажаны ругались и торопили нас убраться.
Теперь мне казалось, что то было хорошее время.
— Послушай, Колетт, посмотри-ка еще раз в кухне: может быть, там что-нибудь завалялось? — спросил Ассурдия, привстав.
— Да я уже семь раз смотрела, — ответила Колетт, чуть не плача. — Ничего нет, кроме петрушки.
— И коньяку нет?
— И коньяку нет.
Я сказала несмело, что у меня есть немного денег и что я с удовольствием пошла бы купить что-нибудь для друзей.
— Жанин, здорово, молодец! — вскочил Анжело, кутаясь в плед. — Дай лапу поцеловать! Ведь мы с тобой не здоровались. Здравствуй!
— Здравствуй, Анжело! — сказала я, и мы рассмеялись.
В соседней итальянской лавочке я купила готовый салат и ветчину, в булочной — свежий полутораметровый хлеб. Когда я снова поднялась и постучалась к друзьям, мне открыл сам Анжело, в светло-бежевых брюках с идеальной складкой, в подтяжках на голое тело. Занавески были подняты. Колетт растерянно наводила порядок.
— Еда! Еда! — заревел Анжело, ломая на ходу горбушку хлеба.
Они набросились на салат и ветчину весело и жадно.
Я смотрела на элегантную квартиру Анжело с окнами на Марсово поле: модная мебель, безделушки, тигровая шкура на полу — и этот беспорядок! Кризис уже залез сюда. Вот нет чистого белья, вот не на что позвать уборщицу, вот уже нечего есть. Но с квартирой пока еще не расстаются. Последняя иллюзия хорошей жизни. Голодать в трущобе — страшно. Голодать в красивых комнатах с белоснежной ванной — почти смешно, почти забавно. А что будет, когда и от этого придется отказаться?
То же самое, по-видимому, Колетт думала обо мне. Она спросила:
— Что ты предполагаешь делать дальше?
Я ответила, что намерена искать работу.
— Трудная штука! — заметил Анжело, совсем раздобрев. — Но тебе поможет твой дядька-журналист.
— Нет, дядька-журналист не поможет, это ясно. Да и просить у него я больше не буду. Постараюсь найти сама, Колетт, и тебе советую то же. Прямо по газетам. Может быть, нам повезет. А теперь — давай наведем немножко порядок. У вас тут бедлам ужасный.
В этот вечер мы с Колетт решили рано лечь спать и на следующее утро начать новую жизнь. Мне предоставили гостиную с диваном, но диван был покатый, и спать было неудобно.
Утром я проснулась от звонка. Колетт, кутаясь в плед, пошла открывать. Солнце влезло в щель ставен и бросило желтый луч на тигровую шкуру.
— Анжело, — крикнула Колетт весело. — Это почтальон! Перевод из Гватемалы.
— Наконец-то! — ответил сонный Анжело. — Сегодня едем кутить.
Это было первое, что ему пришло в голову. Он забыл, что две трети присланной суммы должны уйти на уплату за дорогую квартиру, с которой он ни за что не хотел расставаться.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
И действительно: вечером мы поехали кутить. Париж ошеломил меня. Я успела привыкнуть к запущенному саду, к полутемным уличкам Ла-Варен.
Мы с Колетт отсрочили начало новой жизни на день. Этот день мы посвятили штопанью и починке наших платьев. Анжело был весел. Он радовался, что на нем чистая рубашка и в кармане хрустит несколько новых бумажек. Колетт радовалась его радости, но в глубине души она была против сегодняшнего кутежа.
Познакомившись с голодом, она стала осторожней, но все же предпочла бы голодать, чем перечить Анжело. Мне же было как-то легко и странно. Я совершенно ни о чем не думала. Голова была пуста.
На улице Вавен, на Монпарнасе, есть бар «Оазис» — русский бар. Табуреты и столы сделаны из стальных трубок, стены затянуты красной клеенкой. Официанты — бывшие офицеры и их лакеи и денщики. Они в белых кителях с золотыми опереточными эполетами. В подвале — крошечный дансинг, где пол сделан из стекла; он светится. В дверях стоит пожилой генерал в алых галифе, при всех орденах. Он вечно пьян, но с достоинством открывает дверь. Его прозвали «Пепер».
— Здесь скучно, — сказал Анжело, выпив две рюмки русской горькой, и мы снова очутились на улице. Сейчас же к нам подошел прилично одетый юноша и предложил купить роз. Он держал большой букет первых роз. Анжело купил две розы и кликнул такси. Вечер был теплый и облачный.
«Океаник» — маленький дансинг, где по стенам висят спасательные круги и гирлянды флажков. В углу стоит мутный аквариум, в нем плавают худосочные золотые рыбки, окурки, бумажки. Папиросный дым висит над столиками, как туман над болотом. На маленькой эстраде играет джаз.
Мы заказали флипп — густой крепкий напиток из яиц и джину. Колетт пригласил танцевать долговязый парень с прыщавой шеей. Кто-то окликнул Анжело. Мы обернулись, За соседним столиком сидел Эдди Уолтер.
Борьба за власть в Кремле — это война тайных и явных кланов. Возникнув в глубокой древности, меняя свои формы, но сохраняя прочность связей, кланы благополучно дошли до наших дней. Фракции, партии, команды, союзы, группы — соратников, землячества — это всего лишь современные слова-маскировки, за которыми скрывается грозная мощь кланов. А основу клана всегда составляет семья. Неприступность цитадели российской власти, по мнению автора книги — это блеф всегда временных обитателей Кремля. На деле крепость Кремля напоминает проходной двор, через который непрерывной чередой проходят кланы властолюбцев. Среди страстей человеческих именно властолюбие занимает первое место.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
Маргарет Тэтчер смело можно назвать одной из самых сильных женщин ХХ века. Несмотря на все препятствия и сложности, она продержалась на посту премьер-министра Великобритании одиннадцать лет. Спустя годы не утихают споры о влиянии ее политических решений на окружающий мир. На страницах книги представлены факты, белые пятна биографии, анализ и критика ее политики, оценки современников и потомков — полная документальная разведка о жизни и политической деятельности железной леди Маргарет Тэтчер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.
Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.