Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [4]
— Коммунизм? Что же! Это современно, наивно и по-детски нахально. Роялизм? Милая утопия, мечта о придворных балах. Фашизм? Средневековая экзотика. Люди устали от аэропланов.
Он знает немножко литературу, немножко живопись, немножко музыку, а в общем — ничего.
Под кустом жасмина спит пруд. Над кустом летают пестрые птицы. На другом берегу расцветают причудливые розы. Белая бабочка села на цветущую ветку яблони, а небо — алое, как помидор, и по нему плывут длинные облака. Халат привезен прямо из Японии. Точно такой же халат имеет любимая наложница микадо. Алый шелк покрыл жирные плечи, жировой горб под бритым затылком, спрятал толстую жировую складку, образовавшуюся между бюстгальтером и корсетом. Мадам Шупо сидит перед зеркалом. Зеркало куплено у герцога де ла Клош. Старинный род, старинное зеркало. Герцог уверял, что оно принадлежало Марии-Антуанетте. Мадам Шупо уверена, что она слегка похожа на Марию-Антуанетту. Мадам Шупо подводит глаза. На туалете стоят пудреницы в букетах. На креслах валяется одежда. Постель еще не убрана, занавески еще спущены. Утро. Воскресенье.
Дядя Филипп сидит в ванне.
На стеклянной полочке батальон зеленых флаконов. Стены выложены белым и черным кафелем — шахматная доска. На табурете из матового стекла и стали ждет лимонный халат. Пенится розовая губка, струится душ, шипит пульверизатор, свистит дядя Филипп. Дядя Филипп свистит в ванне, как его приятель — сэр Бов. Все англичане свистят в ванне, — это особый шик.
(Утро воскресенья. Знаменитый архитектор Бено проснулся. Он идет в ванную. Кафельные, черные с белым, стены похожи на шахматную доску. В углу висит лимонный халат, в воде плавает розовая губка, на полке батальон зеленых флаконов. Архитектор Бено и дядя Филипп имеют одинаковые ванные комнаты.)
Мадам Шупо крадется к ванной, она слушает, но постучаться не смеет, хотя знает, что дядя Филипп уже в халате и чистит зубы. Мадам Шупо не жена, нет, хотя вот уже семь лет, как живет в этом доме, хотя она, собственно, и обставила этот дом по строгим указаниям дяди Филиппа. Но жена? Нет, она не жена. Они живут «так». Это современно и либерально.
Наконец, подойдя к приоткрытой двери ванной, она говорит певуче:
— Вы скоро, мой дорогой?
И дядя Филипп отвечает, вынув зубную щетку изо рта:
— Сейчас, моя дорогая!
Как в романе.
В столовой снежная скатерть на круглом столе. Тарелки с гербами. Серебро блестит. Посреди стола в хрустальной вазе улыбаются толстые мордочки роз.
Виргиния вносит блюдо, оно дымится. Это воздушный пирог из молоденькой картошки. Тонкое кушанье воскресных дней. Виргиния в куцем переднике и пенсне. Она ведет весь дом, все хозяйство. Ей доверяют вполне, ее снисходительно боятся. Стучат вилки, дымится воздушный пирог, хрустит салфетка в руках.
Звонок. Кто это? Сэр Бов, или архитектор Бено, или герцог де ла Клош?
Это только я.
Мне открыла Виргиния.
— Мосье дома?
— Дома, мадемуазель, — сказала Виргиния.
Ее брови были сдвинуты, пенсне блестело.
— Не ставьте чемодан на пуф, — сказала Виргиния, — пуф светлый.
Я поставила чемодан на пол. Дядя Филипп с салфеткой в руке вышел в переднюю.
— А, ты, дитя мое? Я тебе рад! — сказал дядя и нахмурился: — Почему пыльный чемодан на светлом ковре, мое дитя?
Я схватила чемодан в руку.
— Ах, милочка! Что ж вы стоите с чемоданом в руке? — спросила мадам Шупо, выглядывая в полуоткрытую дверь.
Наконец меня освободили от чемодана.
— Идем завтракать, — сказал дядя, как истый либерал.
Виргиния презрительно поставила мне тарелку. Мадам Шупо подвинула стакан.
— Так ты лишилась службы? — спросил дядя. Я сказала:
— Да и думаю, что вы мне поможете отыскать другую. Время тяжелое, кризис, — добавила я, криво улыбаясь.
— Кризис… — сказал дядя, обращаясь уже к мадам Шупо. — Вот говорят: кризис — народное бедствие. Но с другой стороны, дорогая, по-моему, сейчас время, благодатное для того, чтоб проверить свои знания, свои способности. Возьмите, например, меня. Разве меня уволят? Разве я когда-нибудь лишусь работы? А почему? Потому что я хороший работник, потому что я необходим. Моего же коллегу, Дюваля, уволят бесспорно: он работает хуже меня. У него жена, ребенок. Но что делать? К тому же я не фантазирую, я не мечтаю стать художником, артистом, богемой. Я — честный труженик, и мной дорожат, — добавил он, помолчав.
— Вы правы, — сказала мадам Шупо.
— Или моя секретарша, мадемуазель Кемпер. Ах, дорогая! — воскликнул дядя, подливая себе вина. — Представьте себе: молодая женщина, хорошенькая, умница, и какой работник! Что меня поражает в ней, так это умение одеваться на те гроши, которые она зарабатывает. Она одета как королева! Умение, понимаете ли, работать, жить!
— Вы правы, дорогой! — сказала мадам Шупо, без большого энтузиазма.
— Кризис, кризис, — продолжал дядя, — действительно сложная штука. Иногда ко мне в бюро приходят девушки с просьбой о работе. Но поймите же: теперь нет работы. Я никого не могу устроить на работу, будь то моя родная дочь или… н-да… сестра.
— Ах, ужасно! — сказала мадам Шупо рассеянно, нарезая тонкими ломтиками телятину.
Она начала есть телятину, сильно двигая челюстями и шумно глотая.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
Владимир Фромер — писатель, журналист, историк. Родился в Самаре. В 1965 году репатриировался в Израиль. Участвовал в войне Судного дня. Был ранен. Окончил исторический факультет Иерусалимского университета. В 2004 году совместно с Марком Зайчиком был удостоен премии Федерации союзов писателей Израиля. Автор книг «Кому нужны герои», «Реальность мифов», «Солнце в крови», «Чаша полыни», «Хроники времен Сервантеса». В книге «Ошибка Нострадамуса» несколько частей, не нарушающих ее целостности благодаря единству стиля, особой ритмической интонации, пронизывающей всю книгу, и ощутимому присутствию автора во всех описываемых событиях. В первую часть ЗЕРКАЛО ВРЕМЕНИ входят философские и биографические эссе о судьбах таких писателей и поэтов, как Ахматова, Газданов, Шаламов, Бродский, три Мандельштама и другие.
Маргарет Тэтчер смело можно назвать одной из самых сильных женщин ХХ века. Несмотря на все препятствия и сложности, она продержалась на посту премьер-министра Великобритании одиннадцать лет. Спустя годы не утихают споры о влиянии ее политических решений на окружающий мир. На страницах книги представлены факты, белые пятна биографии, анализ и критика ее политики, оценки современников и потомков — полная документальная разведка о жизни и политической деятельности железной леди Маргарет Тэтчер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.
Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.