Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [19]

Все эти дни, проведенные в жаре и безделье, развинтили меня окончательно. Я было подумала зайти к Ассурдия, но, вспомнив ночь четырнадцатого июля, решила, что не стоит. Все равно помирить их немыслимо, а при постороннем человеке, может быть, им еще тяжелей. Пойти гулять? В музей? Поехать за город? Каждое утро, просыпаясь около одиннадцати часов, я испытывала желание что-то делать, куда-то идти, но потом я вспоминала: жара, пыль, да и все равно ничего не выйдет. Я думала о Файте. Этот человек мне нравился, но в то же время он на меня дурно действовал. Поговорив с ним, я начинала еще больше ощущать всю никчемность и нескладность нашей жизни. Файт говорил:

— Ну что ты собираешься делать? Переждать лето, а там, с наступлением осени, когда у вас будет больше работы, начать учиться? И ты так искренне думаешь? Пойми, что этого не может быть. Во-первых, у тебя не хватит сил и на работу и на учебу. Во-вторых, в Школу изящных искусств тебя не примут. И ко всему этому ты так разболтаешься за лето, что к зиме потеряешь всякое желание что-нибудь начать. У тебя такой же характер, как и у меня, в этом отношении. Ты можешь или работать, или развлекаться, — среднее тебя деморализует.

Я пробовала защищаться. Потом решила: ведь он прав. Уже сейчас у меня бывали приступы такой непреодолимой лени, что хотелось только лежать и смотреть в потолок. Я начала понимать Ассурдия.

— Париж заражен! — говорил Файт. — Смотри на эту толпу бездельников. Зимой их будет еще больше.

4

Дайна вернулась от Рубинштейна озабоченной.

— Знаете что? Мытка просит меня переехать к ним на квартиру на те полтора месяца, что их не будет в Париже.

— Это зачем?

— Сторожить добро и вместо тех денег, что они мне должны. Я, правда, ему говорила, что заплатила уже за месяц здесь, в отеле. Но все равно.

Я поняла Дайну. Ей хотелось хоть полтора месяца пожить в просторной квартире на авеню Боске.

— Вам же лучше, — сказала она мне. — Будете себе одна в этой комнате принимать гостей.

На другой день она сложила вещи и, натянув шляпку на левый глаз, крепко меня поцеловала.

— Приходите ко мне обедать каждый день. Будем что-нибудь стряпать в графининой кухне. Ведь она тоже уезжает вместе с мадам. Я буду совсем одна.

— Спасибо вам, Дайна, и за комнату тоже…

— Ну что вы! Вам тоже спасибо! Берегите только машину и спиртовку. Это мои самые ценные вещи.

Она ушла веселая. Я позавидовала ее характеру. Вот женщина, которая никогда не пропадет и никогда не потеряет веры в жизнь.

5

Вечером, когда я лежала на кровати, читая какой-то журнал, ко мне постучали. К моему удивлению, это был Анжело. Меня поразили его подтянутый вид, дорожное пальто, серое кепи, перчатки.

— К тебе можно?

Он сел, положив перчатки на машину, и осмотрелся.

— Да, тесновато живешь. А баронесса?

Я сказала, что она переехала к Рубинштейнам, но Анжело не слушал меня. Он был взволнован.

— Жанин, — сказал он, протягивая портсигар и сам зажигая папиросу, — у меня к тебе дело относительно Колетт. Понимаешь… — Он снял кепи и вытер лоб. — Я сейчас уезжаю… в Америку.

— Как — в Америку? — вскочила я. — Как — сейчас?!

— Да, поездом двадцать один пятнадцать, до Гавра, а завтра сажусь на пароход «Остров Франции».

— Но, Анжело…

— Тише, ты! Я знаю все, что ты мне хочешь сказать. Что я мерзавец, грязный тип. Но я больше не могу переносить эту жизнь. Хочу на родину.

— А Колетт?

— Она даже не знает, что я уезжаю. Сегодня днем, когда она была на работе, я свез свои вещи на вокзал. Теперь я ее попросил пойти к Гонзолесу по какому-то делу. Когда она вернется, я буду уже в поезде, — сказал Анжело, не скрывая довольной улыбки.

Я ничего не могла сказать. Я еще не верила.

— Но ты понимаешь, что Колетт этого не перенесет. Ведь у нее ничего нет в жизни, кроме тебя. Пойми! И что она будет теперь делать?

— Что делать? За квартиру уплачено до конца месяца. Работу она имеет. И вот, — он вынул из кармана конверт, — передай ей вот это, на новое платье. Сделай это поделикатней. Я, собственно, затем и зашел к тебе.

— Но, Анжело, — воскликнула я, — почему ты не возьмешь ее в Гватемалу? Ведь она поедет с тобой куда хочешь! Почему ты не женишься на ней?

— Жениться? — спросил Анжело, и его лицо сразу стало спокойным и странным, как всегда. — Никогда ни один Ассурдия не женился на иностранке, на бедной, без приданого. Притом, — добавил он, — я еще не знаю, что ждет меня в Гватемале. Отец пишет, что дела ужасны. Кроме всего прочего, там беспрерывные революции. Быть может, мне придется самому пасти скот, работать на плантациях.

— Тебе, Анжело?

— Да. Ты поражена? Мне — лентяю, кутиле, бабнику. Ну что делать, когда во всем мире кризис.

Сквозь открытое окно доносились выкрики газетчика:

— «Пари суар», третий выпуск! «Пари суар»!

Гудели автомобили.

— Прощай! — сказал Анжело, вставая. — Наверное, мы никогда больше не увидимся. Кстати, сегодня случайно я прочел статью о Советском Союзе. Совершенно потрясающая страна. Я сразу подумал о тебе. Почему тебе туда не поехать? Чем гнить в этом проклятом городе! Ну… не поминай лихом чудака Ассурдия, Поклонись Файту и мадам фон Арцен. И съезди завтра к Колетт. Постарайся ее утешить. Всего!