Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [17]

— Когда заплатит, тогда и получите, — заявила Дайна, стянув наконец платье с мадам Рубинштейн.

— Вот он идет. Слышите, звонок? — обрадовалась та и, как была, в розовой комбинации, кинулась в переднюю.

— Димитрий! — закричала она по-русски. — Дай денег, милый, тут надо.

Хлопнула какая-то дверь. Все утихло.

— Видели эксплуататоров! — вздыхала Дайна. — И вы думаете, они заплатят? Я мечтаю о половине того, что они мне должны. Вот Мытка кричит, слышите? Впрочем, я подозреваю, что все это инсценировка. Он такой же жулик, как и эти бабы.

Из далекой комнаты доносился хриплый голос. Потом два пронзительных — мадам Рубинштейн и мадемуазель Адель, и снова хриплый. Потом захлопали двери, раздалось топанье, и в спальню влетели Митька и мадемуазель Адель с мадам Рубинштейн, обе в одном белье.

— Грабеж! — орал Рубинштейн по-русски. — Грабят, сволочи!

Он был маленький, болезненно толстый, с белым лицом. На голове была соломенная шляпа, в руке он держал палку и какие-то покупки. Ему, видно, не дали ни раздеться, ни прийти в себя.

— У меня нет больше денег! Понимаете — нет! — кричал он уже по-французски. — Я не могу содержать жен и их сестер, любовниц сыновей, самих сыновей, любовников любовниц и их родных.

— Не говорите глупостей, Димитрий! — заявила ехидно Адель, поправляя лифчик. — Если уж говорить о любовницах…

— Молчать! — крикнул Рубинштейн.

Потом он повернулся к Дайне, вежливо снял шляпу и поцеловал ей руку.

— Сегодня никак не могу, дорогая баронесса, но завтра — обязательно!

— Ну, вот видите! — воскликнула мадам. Рубинштейн в восторге. — Я же говорила, что все будет хорошо.

Позвонил телефон. Мадам Рубинштейн взяла отводную трубку.

— Это ты, Сережа? Алло! Здравствуй! Ну? Не можешь? Почему не можешь? Митя, он не может приехать к обеду! Сергей… Но его сиятельство и княжна Тамара… Сергей!.. Он повесил трубку!..

— Сволочи! — снова заорал Рубинштейн. — Что, не придет? Предпочитает со своей девкой? Которая мне стоит тысячи, да? Это всё вы, — напустился на Адель. — Семьсот восемьдесят франков потратили на обед, а что я скажу этому старому дураку и его дочери? Где Сережа?!

Он бросился к телефону.

— Что это? — залепетала Дайна, которая не поняла.

— Сын не приедет. Видно, не хочет жениться, — шепнула я.

— Вот здорово! Ну, давай смываться, а то сейчас будет скандал.

Мы вышли в переднюю.

— А картонки, а платья — все осталось.

— Э, черт с ними! — махнула рукой Дайна.

Когда мы вышли на лестницу, нас догнала графиня Агнесса Петровна и, удостоверившись, что никто не слышит:

— Говорят, — зашептала она, — что Серж хочет жениться на мадемуазель Карлье, и говорят, — тут она совсем расплылась от удовольствия, — что у мадам роман с его сиятельством.

— С каким еще сиятельством? — обозлилась Дайна.

— С тем самым… с отцом мадам Тамары и женихом мадемуазель Адель.

— Тьфу! — плюнула Дайна.

Вернувшись в отель «Пастер», я нашла записочку:

«Послезавтра, четырнадцатого[6], приду за тобой в восемь часов. Пойдем гулять по городу, смотреть, как танцуют. Может быть, пойдет и Ассурдия с девчонкой.

Привет, Ф а й т».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Голубые, малиновые, желтые, изумрудно-зеленые, молочно-белые звезды взвились в небо, перечеркивая ночь длинными хвостами, которые сплетались и развивались, как змеи, и, долетев до маленьких золотых звездочек, разбились и посыпались на землю радужным дождем. Точно такие же пестрые звезды помчались на дно черной теплой реки и всплыли на ее поверхность пестрой рябью. С набережной доносились звуки джаза. Пестрели гирлянды китайских фонариков, где-то нестройно пели «Карманьолу».

— Фейерверк окончен, — сказал Файт. — Пойдем дальше.

— А все-таки Республика умеет организовывать народные праздники, когда захочет, — сказал Анжело.

Он достал где-то полтораста франков и заметно поправел с шести часов.

— Ради бога, только не напивайся! — молила Колетт. — И вообще, по-моему, пора домой.

Но Анжело не хотел и слушать о доме. Мы прошли по набережной к площади Сент-Мишель. Толпа плыла темным тихим потоком. Люди шли медленно и мало смеялись. Даже джаз казался менее шалым, чем всегда. На углу площади Сент-Андре де-Зар двое ажанов схватили какого-то парня. Мы подошли ближе.

— Ты чего тут рассказывал, а? — кричал ажан. — А ну-ка, отвечай!

Парень искоса посмотрел на него и твердо сказал, что Республика сделала бы лучше, если бы отдала деньги, потраченные на этот глупый праздник, безработным.

— Тащи его! — приказал ажан.

— Грязный флик! — сказал Файт громко.

— Тише, вы! — шепнула Колетт.

Мы пошли дальше. Так как денег было немного и наученному горьким опытом Анжело не хотелось попусту их тратить, мы поднялись по бульвару до Люксембурга, прошли по авеню де л’Обсерватуар и вышли на Монпарнас. Там царило веселье, странное и неожиданное. Все кафе были ярко освещены. Танцевали большой толпой, прямо посреди улицы. Тент кафе «Купель» был увит гирляндами бумажных цветов, к спинке каждого стула привязали по цветному воздушному шару. Мы с трудом нашли место на террасе. Заказали пиво. Народу все прибавлялось. Красивый негр пригласил меня танцевать танго. Я пошла. Я вспомнила наш первый кутеж. Теперь мне казалось, что я тогда ощущала невыразимую легкость. Неужели один месяц, проведенный мною в раскаленном, унылом Париже, мог убить во мне даже умение веселиться хотя бы один вечер, но от души? Негр прекрасно танцевал танго. Мы разговорились.