Париж в настоящем времени - [133]

– И вы любите пюре кресси.

– Да, люблю. Вкус детства, как мадлен.

– Мадленка Пруста, – сказал Арно.

– Мадленка Пруста, – повторил Эренштамм, уже не так снисходительно.

– Итак, – продолжил Дювалье, – помните ли вы, когда в последний раз ели пюре кресси и шоколадный мусс «У Рене»?

– Не совсем, это было, кажется, уже довольно давно.

– Минувшей осенью.

По лицу Франсуа пробежала тень, он как будто вспомнил.

– Может быть.

– И вы ужинали с приятелем, заказавшим беф-бургиньон.

– А вы откуда знаете?

– У нас есть свидетели и документ.

– У вас есть свидетели моего ужина в ресторане? И документ?

– Да. Нам известны дата и время, все, что нам нужно узнать, – это кто был с вами.

– Зачем?

– Это предмет расследования.

Чувствуя, что он и так уже достаточно навредил Жюлю, Франсуа не спешил рассказывать.

– Кто это был? – спросил Арно.

– Это было так давно. Я часто ужинаю со старыми друзьями, коллегами, интервьюерами, издателями.

– Да, но вы знаете, кто это был?

– Откуда вы знаете, что я знаю?

– По выражению вашего лица, вы что-то скрываете.

– Вы в этом уверены?

– Да, уверен. Это наша работа. Уж простите, – сказал ему Дювалье, – но наказание за препятствие расследованию – это не шутки.

– Расследование ведь не касается чего-то серьезного, правда? – спросила мадам Эренштамм.

– Нет. Просто угон автомобиля.

Зная, что Жюль никак не способен угнать машину, и подумав о себе и о своей молодой семье, Франсуа признался Дювалье, кто это был. Но, увидев выражение ошеломления и удовольствия на лицах своих визитеров, которые хоть и были профессионалами, но не смогли сдержать ликования, Франсуа понял, что снова предал Жюля.

* * *

Решив умереть в течение недели, Жюль уже отчасти шагнул в лучший мир. Если бы он чувствовал потребность описать это состояние – хотя такой потребности у него не было, – то, наверное, он сказал бы, что это будто плывешь в открытое море, бросив последний взгляд на землю, оставшуюся позади. Ритм волн был ровный и бодрящий. Жюль не испытывал страха. Музыка, которую он слышал, возносясь над жизнью, влекла и успокаивала. Ему вдруг открылось, что, когда умирание обретает цель, смерть становится гораздо менее пугающей, чем когда умираешь просто по ее велению.

Было часов девять или десять – он не знал точно, но уже стемнело, – а он все сидел на террасе возле сосен и глубоко вдыхал их успокаивающий аромат. Он уже попрощался с Катрин. Он обнял и поцеловал внука в покрасневшую солоноватую щечку. Жюль очень любил Катрин, но не дал ей ни малейшего повода заподозрить, что они не увидятся больше, только сообщил, что собирается кое-что предпринять для помощи Люку. У Катрин было выражение лица ребенка, для которого родитель – снова тайна, которую, как она наивно полагала, она разгадала еще подростком.

Погрузившись в думы и воспоминания, Жюль не заметил, что кто-то стучится в дверь. Но садовник, знавший Франсуа, сказал ему, что Жюль дома, и поэтому Франсуа не сдавался, пока Жюлю не пришлось встать с кресла.

Он медленно прошел через огромную гостиную в холл и открыл дверь неохотно, чуть ли не брезгливо. Франсуа показалось, что Жюль смотрит мимо него.

– Жюль? – позвал он, как будто сомневаясь, что это действительно Жюль.

– Франсуа.

– Прости меня, я так виноват!

– Да все нормально, – бесстрастно ответил Жюль.

– Впустишь? Я должен тебе сказать кое-что очень важное.

Жюль повернулся и, не закрыв двери, повел Франсуа в гостиную.

– А где же рояль? – спросил Франсуа.

– Продал. Шимански отбыл насовсем. Я должен съехать до первого сентября.

– И куда?

– Я отправлюсь в прекрасное место, правда, лучше не найти.

– Вижу. Дом почти пустой. Ты уже начал переселяться?

– Я распродал большую часть имущества.

– А виолончель, – спросил он, глядя на инструмент, – в руках повезешь?

– Она отправится отсюда в последнюю очередь, прямо передо мной, но нет, не в руках, я договорился о пересылке.

– И куда?

– В Четвертый округ.

– Дорого, наверное.

– Помнишь девушку, о которой я тебе рассказывал? Она там живет.

– О, ты начинаешь новую жизнь? – Франсуа был удивлен и уже собрался утолить свое любопытство, задав кучу вопросов, но Жюль, как хозяин положения, не дал ему этого сделать:

– Франсуа, почему ты явился на ночь глядя и без звонка? – Такого он еще никогда не говорил ему.

– Мне не велели этого делать полицейские. Они мне угрожали.

Жюль кивнул.

– Ты знаешь?

– Думаю, да.

– Ты угнал машину?

– Нет, не угонял. Как ты думаешь, могу я угнать машину?

– Конечно нет. Эти двое, наверно, свихнулись. Они действительно мне угрожали, но я должен был тебе сказать. Надеюсь, они за мной не следили. Я добирался кружным путем. Весь день проторчал в гребаном Диснейленде.

– Хорошо развлекся?

– Да не ходил я внутрь. Они не могли за мной уследить, я столько петлял.

– Франсуа, ты философ, ты интеллектуал, и я полагаю, тебе не пришло в голову, что для того, чтобы проследить, не общаешься ли ты со мной, помимо прослушивания твоего телефона, им достаточно просто припарковаться позади моего дома и избавить себя от поездки в Диснейленд.

– Об этом я не подумал. Наверное, я идиот.

– Ты не идиот, ты философ. Ты мало чинил кранов и мало собственноручно занимался стиркой. Это научило бы тебя тому, чему ты никогда не учился. Зачем ты пришел?