Париж в любви - [40]

* * *

Флоран — воплощение романтического француза. Алессандро рассказывает, что он снова по уши влюблен — словно итальянской официантки никогда и в помине не было. Теперь он говорит только о своей коллеге, которую зовут Полин. Очевидно, она питает к нему интерес, но ведет себя уклончиво. Флорану сорок один, и он очень хочет завести семью. Полине же всего двадцать с небольшим, и она не готова брать на себя долгосрочные обязательства. Алессандро напомнил, что официантка была тоже намного его моложе, на что Флоран возразил, что его отцу семьдесят один, а он женат на тридцатипятилетней. Гм-м.

* * *

В «Бон Марше» были выставлены бледно-желтые туфли и туфли цвета дыни. Лучше всего были розовые сапожки с маленькими серебряными пуговками и туфли на тонком низком каблуке от Сони Рикель, украшенные блестящей гроздью черного винограда. Они совершенно непрактичны и совершенно прелестны. От обуви я перешла к одежде и остановилась перед одной юбкой. В приступе весенней лихорадки я решила ее примерить, но она безбожно обтянула мой зад. У молодой продавщицы вытянулось лицо, когда я спросила, нет ли большего размера. «Больше не бывает», — сказала она. Я крадучись вышла из отдела, чувствуя, что с таким задом вообще не имею права жить в Париже.

* * *

Марина звонила из Флоренции, чтобы сообщить, что Мило внезапно свалился с кушетки. Преодолев свой испуг, она и соседи решили, что у Мило проблемы с пищеварением. В качестве лекарства попробовали уголь. Первая попытка была неудачной: Мило слопал ветчину и выплюнул спрятанный в ней уголь. То же вышло и во второй раз. Однако на третий раз Мило проглотил все целиком. С тех пор он больше не падал с кушетки. Итак, теперь вы знаете, что делать, если когда-нибудь свалитесь с кушетки.

* * *

Сегодня утром в метро двое подростков обнимались, укрывшись за автоматом с напитками. Анна оглянулась на них. «У них слились рты, — прошипела она, — точь-в-точь как у женатых людей. — И минуту спустя добавила: — Романтично. Но отвратительно».

* * *

Моя подруга Кэрри с дочерью прилетела в Париж. Не успела я оглянуться, как уже поднималась вместе с ними на Монмартр — самую высокую точку города. Когда я, пошатываясь, добралась до последних ступеней, то увидела купол базилики Сакре-Кёр, сияющий на солнце. Он был покрыт рядами кремовых фестонов, которые напомнили мне детские рисунки с изображением океанских волн: очень правильные и совершенно фантастические.

* * *

Когда я уезжала из Соединенных Штатов, чулки были не в моде. Поэтому я удивилась, увидев француженок, сидящих в кафе: их глянцевитые ноги выглядели совершенно потрясающе. Мы с Кэрри заглянули в магазин, где продают чулочные изделия, и нас проинформировали, что в этом году леди носят «невидимые» чулки, или чулки песочного цвета. Я нахожу голые ноги неэлегантными, так что аллилуйя!

* * *

Фрейд отдыхает: за завтраком я сказала Алессандро: «Судя по всему, в катакомбах интересно! В 1741 году там затерялся один человек, и его тело нашли только через девять лет. Давай сводим туда детей сегодня днем». Последовало молчание… Затем раздался оглушительный хохот. Мы отправляемся туда.

* * *

В 1786 году французы опустошили несколько кладбищ и перенесли останки в катакомбы под Парижем, повесив над входом зловещую надпись: «ОСТАНОВИСЬ! ЭТО ИМПЕРИЯ СМЕРТИ». В катакомбах из костей сложены стены вдоль извилистых тропинок, причем из костей и черепов созданы красивые композиции. Есть тут даже то, что может вызвать восторг у автора любовных романов: стена из костей и черепов в форме сердца.

* * *

Детям понравились катакомбы. Сколько было визга, когда струйки воды (возможно, из канализационных труб) обрызгивали их блестящие волосы, и сколько воплей, когда они случайно задевали какую-нибудь кость! Экскурсия в подземное кладбище превратился в захватывающее парижское приключение. Оживленная дискуссия о том, как кто-нибудь, обладающий криминальными наклонностями, украл бы кость, а потом ему до конца жизни являлось мстительное привидение восемнадцатого века, бесконечно всех взбодрила.

* * *

Мы с Кэрри встретились с группой французских читательниц любовных романов, которые задарили нас и пригласили в ресторан, где никогда не бывал ни один турист. Особенно нас восхитила картина с изображением молодой леди, на которой ничего не было, кроме фартучка, чулок и очаровательной шляпки, а в руке была какая-то двусмысленная тряпочка. Интересно отметить, что фантазия французской горничной столь же несносна, как воображение американского мужчины.

* * *

Вчера было немного дождливо, и мы были практически одни в Фонтенбло — дворце французских королей и Наполеона. Я долго стояла, рассматривая роскошный будуар Марии-Антуанетты, облицованный панелями с фантастическими арабесками. Там была великолепная кровать, на которой королеве не удалось поспать, потому что революция началась прежде, чем ее семья вернулась в этот дворец. Тогда как величественный Версаль грандиозен и я чувствовала там себя норвежской крестьянкой, Фонтенбло вызвал у меня желание быть королевой — но при условии, что жизненный срок будет длиннее, чем у бедной Марии.