Париж с нами - [6]

— Надо бы все же сходить за Робером.

— Теперь уже поздно, сейчас будут набирать…

— И где его только дьявол носит!

— Уж будь спокоен, была бы чистая работа, не пригнали бы сюда весь этот сброд…

— А ты заметил, что они сегодня держатся на почтительном расстоянии. И ведут себя не так вызывающе.

— И правда ведь…

— Это неспроста.

— Они что-то замышляют.

— Посмотри-ка, за этой решеткой они еще больше смахивают на зверей.

— Вот понагнали! Я уверен, что мы еще и не всех видим.

— Когда же теперь окончательно рассветает?

— Да еще не скоро…

— Представляю, сколько их на набережной!

— А на молу!

— К сведению любителей: черный ворон уже на бульваре!

— Не смейся. Сегодня будет жарко, вот увидишь.

— Но как тебе нравится Робер? Он и в ус не дует. Дрыхнет, наверное, без задних ног.

— Брось, это уж ты загнул!

— Слушай, вот оно, началось.

— Как? Набирает Фофонс!..

— Как же теперь быть? Ты-то как решил?

— Не волнуйся. Сейчас кто-нибудь выступит и все разъяснит…

* * *

Альфонс с жетонами в руках влез на товарную платформу. Клебер, Франкер, Макс, Папильон и еще несколько коммунистов собрались вместе, чтобы принять какое-то решение — ведь надо что-то делать, надо действовать, и как можно скорее. Альфонс заметил их группу и поглядывает в ту сторону.

— Чорт побери, куда же все-таки провалился Робер! — шепчет Макс товарищам.

— Может быть, уже пошла делегация и он там…

— Нет, нас бы предупредили.

— Все равно, даже если он в делегации, разве можно было ставить нас в такое положение. Ребята плавают, надо им все разъяснить. А мы и сами ничего толком не знаем и держимся неуверенно.

— А может, Робер повидался с Анри и другими товарищами… и они что-то придумали?..

— В том-то и дело. А мы тут выступим резко и сорвем все их планы…

— Я уверен, Анри ни о чем не знает. Если бы он услышал, что здесь творится, он бы живо примчался или предупредил нас. Уж я-то его хорошо знаю. Вот за Робера не ручаюсь… тут ничего не известно.

— Во всяком случае, что бы там ни решили, а уж отказаться-то мы можем. Ребята поймут.

— Этого мало, — говорит Макс. — Так мы не вскрываем подоплеку. Надо растолковать что к чему.

— Эй, послушай-ка! — Папильон решительно выходит вперед. — Ты что, Фофонс, для американцев вербуешь?

— Никого я не вербую. Каждый сам себе хозяин. Колен-Баррэ требует шестьдесят человек. Я и сообщаю об этом, вот и все. Лично я ни в чем не заинтересован. Каждый волен поступать как хочет.

Он поднимает первый жетон в воздух и уже открывает рот, чтобы спросить у Папильона: «Возьмешь?» Этот вопрос, по крайней мере, мог прояснить ситуацию — ведь Папильон ответил бы отказом. Но тут Альфонс пожалел его — Папильону это дорого бы обошлось. Хотя у него и так уж отобрали докерскую карточку… И Альфонс только молча протянул жетон в сторону Папильона и вопросительно поднял брови. Тот в ответ лишь пожимает плечами. Клебер, Франкер и еще несколько докеров, стоящих рядом с ними, отрицательно качают головой.

— Ни за что! — вырывается у Макса.

Он решил выждать еще немного, а потом, если нужно будет, ринуться в бой, не раздумывая. Сейчас он вглядывается в лица докеров и говорит себе: подождем, посмотрим, как все повернется. Лучше принять удар на себя. Что я теряю? Все равно уже битый.

Альфонс продолжает держать жетон в руке. Таких осложнений он не ожидал. Обычно он выбирает людей и выкрикивает их фамилии. Сегодня поступить так — значит подвергнуть риску лучших докеров. Но никто не протягивает руку за жетоном… Своим молчаливым отказом коммунисты как бы подают пример. Альфонса это, конечно, радует, и чтобы всем были понятны его чувства, он даже пробует улыбнуться. Но до чего же это не вяжется с поднятым в воздух жетоном! И его улыбка многим кажется принужденной, это окончательно сбивает с толку.

Но тут из задних рядов протискивается вперед какой-то субъект и с развязным видом говорит, протягивая руку:

— Что ж. Давай! Я пойду.

Следом за ним сквозь толпу пробирается с десяток других. Они молча протягивают руки.

Альфонс заколебался, хотел даже спрятать жетоны, но, в конце концов, положил их в раскрытые ладони. Ясно было, что «добровольцы» действуют по чьему-то наущению. Докеры думали: полиция, деголлевцы, «Форс увриер»[2] — вот что стоит за этим… В это время сотня охранников, пользуясь темнотой, стала подкрадываться к платформе, на которой стоял Альфонс. Тут уж все поняли, чего сто́ит эта горсточка охотников разгружать пароход. Докеры с неприязнью разглядывали штрейкбрехеров. Кроме первого, всё, пожалуй, знакомые лица. Среди них даже два или три профессиональных докера. Угрожающим гулом встретила толпа этих «добровольцев», и они уже украдкой стали поглядывать в сторону охранников, которые были еще довольно далеко. Теперь они могли убедиться, что темнота может быть не только союзницей, но и врагом. Разъяренная толпа в триста человек начала теснить «добровольцев» со всех сторон.

Но одновременно среди этих возмущенных людей возникло еле заметное течение в сторону жетонов Альфонса. Какими оно было вызвано причинами — сказать трудно. Самыми различными. И одна из них: не соглашусь я — вместо меня пойдет другой. История с докерскими карточками тоже сыграла свою роль: наймутся шестьдесят безработных, и им выдадут карточки, которые отнимут у шестидесяти докеров — может, и у меня в том числе. Почему же должен пострадать я, а не кто-то другой? Тут была и боязнь остаться в дураках, и тысячи других подобных соображений. Откажись кто-нибудь сразу, наотрез, от имени всех — никаких колебаний и не возникло бы. Будь, например, здесь Робер, выступи он — и все сразу обернулось бы иначе…