Париж на тарелке - [46]

В те дни гоночная трасса была довольно длинной и проходила через несколько маленьких деревень. До деревни с телефоном пришлось бежать с километр. Ролли дозвонился до Роберта Глентона. Субботний выпуск уже вот-вот надо было отдавать в тираж. Ролли выпалил новости. Он видел взрыв и разлетающиеся обломки «мерседеса». Повсюду трупы. Бойня. Поле битвы. Ужас и кошмар. Десятки трупов. Ролли сказал Роберту, что может немедленно выслать новость-молнию — прямо на первую полосу.

— Это все прекрасно, старина, — по словам Ролли, ответил ему Роберт, — а как успехи у команды на «ягуаре»?

День девятый

Я отправляюсь в Лувр — посмотрим, что там дают на обед. Уверен, выбор будет богатый — от роскошных ресторанов до непритязательных закусочных. Каждый отыщет себе то, что ему больше всего подходит. Надеюсь, обед в Лувре меня порадует не меньше, чем в Эйфелевой башне. Ведь ресторан принадлежит той же компании.

Если вы помните, когда я впервые приехал в Париж, мне показалось, что в столице Франции пахнет дорогим печеньем. Видимо, в тот раз меня переполняло благоговение. Сладковатый запах чувствуется в воздухе и сейчас, но теперь я, гуляя по проспектам и переулкам, замечаю, что к нему примешивается и вонь. Чем же так пахнет? Мне приходит на ум, что помимо туристов по парижским улицам бродит немало собак, облегчающихся где придется. Чтобы решить эту проблему, на протяжении уже довольно долгого времени применяются серьезные меры. Мне вспоминаются специальные уборщики на мотороллерах, на смену которым пришли трехколесные машины. Кроме того, владельцы собак, не убирающие за своими псами, платят немалые штрафы. Однако проблему решить все равно не удается. На днях прямо у роскошного входа в центральное отделение Французского банка я вляпался в кучу дерьма. Размер этой кучи наводил на мысль, что ее навалил слон. Короче говоря, будете в Париже, смотрите под ноги.

И еще в Париже сильно пахнет мочой. Порой лужи мочи можно увидеть в переходах, на улицах, в переулках, у дверей. В основном это работа клошаров, бомжей, живущих прямо на улице. Бомжей называют клошарами потому, что когда-то по утрам на старых рынках в центре города били в колокол (клош) в знак того, что сейчас бездомным будут раздавать остатки еды. На этот звон и устремлялись клошары.

Рядом с Лувром, да и в самом Лувре довольно чисто. Собачьи какашки остаются позади. Я прохожу в огромный передний двор музея, направляюсь к стеклянной пирамиде и спускаюсь на эскалаторе. Даже если вам нужно на первый или второй этаж, чтобы увидеть главные шедевры, все равно надо сначала попасть вниз. В Лувре, имеющем форму гигантской буквы «П», выставлены тысячи самых разных экспонатов. Еще больше находится в хранилищах. Я часто задумываюсь над тем, что даже человек, не особо сведущий в искусстве, мог бы провести здесь целую неделю, наслаждаясь размахом и богатством коллекций. Специалист с тем же успехом мог потратить неделю, изучая наследие этрусков, искусство Древнего Египта или работы французских художников девятнадцатого века.

Уже почти зима, весь второй этаж закрыт. Это значит, что мне не удастся увидеть некоторые свои любимые картины: «Пьеро» Ватто, а также изумительную «Турецкую баню» Энгра. Ну что ж, зато могу полюбоваться на тысячи других полотен, скульптур, ювелирных украшений, серебряных изделий, керамики, икон и предметов мебели. Я обожаю размах «Плота Медузы» Жерико. Судя по выражению лиц некоторых придворных, пытающихся скрыть свои чувства, что изображено на картине Давида «Коронация Наполеона», можно строить догадки о дворцовых интригах. Если говорить о «Моне Лизе», то должен признаться, мне всегда интереснее смотреть не на саму картину, а на людей, любующихся ею. Хотелось бы мне знать, отчего все говорят, что картина столь бесподобна. Сегодня над талантами Леонардо ломает голову группа туристов из Кореи. Итальянская пара громко выражает восхищение мастерством своего соотечественника.

Впрочем, я пришел сюда не на картины любоваться, а выяснить, как и где тут можно поесть. Количество времени, которое мне приходится потратить на поиски ресторанов и кафе, меня несколько удивляет. «Гранд Лувр», расположенный на входе, назван дословно «гастрономическим рестораном». Из-за стеклянного оформления он выглядит вполне себе подобающе. Здесь роскошно расставлены столы. Шесть устриц в этом заведении обойдутся вам в четырнадцать евро, салат из лангустов с чечевицей и желе на бульоне из угря стоят двенадцать, холодная закуска из фуа-гра — восемнадцать. Филе морского окуня с овощным соусом и рисом — двадцать восемь евро, нога ягненка с пюре из фасоли — двадцать шесть, а жареное седло кролика с пасленовым соусом — двадцать девять евро. Есть и комплексные обеды, предусматривающие некоторую свободу маневра в выборе блюд. Комплексный обед из двух перемен стоит двадцать девять евро, из трех — тридцать семь. Кроме того, по Лувру раскидано еще три кафе — там все гораздо скучнее: тосты с ветчиной и сыром по восемь евро и тарелка клубных сэндвичей за тринадцать.

Честно говоря, я уже собираюсь в отчаянии отправиться домой, как вдруг замечаю поток посетителей Лувра, устремляющихся в кафетерий «Пирамида». Это настоящая жемчужина. Выбор довольно богатый. Меню начинается с мясных закусок — на одной тарелке вам приносят три тоненьких ломтика салями довольно приличного диаметра, четыре толстых куска колбаски потоньше, кусочек паштета по-деревенски и паштет в тесте с желе. Кроме того, вам подадут салат, корнишоны, два маленьких помидорчика и круглую булочку. И все обходится в шесть девяносто пять а если с двумя бокалами божоле — то в восемь евро. Вы можете сами себе приготовить салат, заплатив от трех с половиной до восьми евро в зависимости от размера пиалы. В вашем распоряжении табуле, зерно, оливки, сваренные вкрутую яйца, нарезанная крупными кубиками свинина, листья салатов разных сортов, помидоры, огурцы, редис, брокколи, — наверняка это не все и я кое-что упустил. Есть и пироги — яблочный, малиновый, клубничный. И еще пирожки с лимонным безе, украшенные сверху кусочками шоколада. Горячие блюда держат на пару, чтобы они не остыли. Стоят они сущие гроши: лазанья — семь евро семьдесят центов, тушеная ветчина — восемь семьдесят, а лосось — девять.