Париж на тарелке - [35]

Обеденный зал средних размеров. Пол покрыт нелакированными сосновыми досками, а на белых стенах висят черно-желто-красные картины-холсты в стиле Поллока. (Мне вспоминается, как Клемент Гринберг, собственно и открывший Джексона, рассказывал мне, что каждый мазок у этого художника неслучаен и выверен до миллиметра. Конечно, Клемент, конечно!) Повара потеют в дальнем углу на кухне, которую не отделяет от зала ровным счетом ничего.

Мусс, фрикадельки и соль в Париже в моде. Такое впечатление, что без них вам не обойтись, если, конечно, хотите добиться успеха в ресторанном деле. По крайней мере, в «кухонной галерее» считают именно так. Ни одно из блюд не вызывает у меня бурного восторга. «Ну что ж, по крайней мере, видно, что они пытались пустить в ход лемонграсс, имбирь и чили», — говорю я себе. Но сделано это как-то несмело и с нарушением пропорций. Неужели повара боятся переусердствовать и отпугнуть посетителей-консерваторов? Ни одного оригинального блюда.

Я сказал, что хочу провести дегустацию. Мне принесли на пробу маленькие порции разных блюд. Пару ломтиков тунца с салатом, нарезанную полукругом черную редьку и редис, а также соленый фарш из креветок. Суп из раков с лемонграссом и нори довольно скучен. Хвостики креветок — хрустящие, и это хорошо. Пара пельменей с лещом обладают четко выраженным рыбным вкусом, что весьма похвально, но при этом повар немного перебрал с солью — тревожный звонок! Мне сказали, что здесь используют тайские приправы, но я их совершенно не ощущаю. Мне приносят мусс из кресс-салата с нори и чесноком. От этого блюда отдает лекарствами. Когда в современной французской кухне используются травы, то вкус нередко такой, словно в воду накапали успокоительное, чтобы лучше спать. Иногда некоторые приправы из трав пахнут так, будто их надо курить или принимать в качестве снадобья. (Как и везде на Западе, французы без ума от траволечения. Каждый день продаются вагоны лекарств на травах, способных излечить любую болезнь, известную человечеству.) Однако, на мой взгляд, у медицины своя вотчина, у гастрономии — своя. Я не ощущаю звенящей свежести, которую австралийские повара научились извлекать, умело используя травы из Юго-Восточной Азии.

Тарелки в ресторане — настоящее загляденье, они вполне достойны обложки глянцевых журналов. Во французских ресторанах такое увидишь нечасто, и уже за одно это «кухонная галерея» заслуживает бурных аплодисментов. Тефтели из зайчатины и фуа-гра нареканий не вызывают, но при этом ничего выдающегося в них нет. К ним подается рассыпчатое фруктовое приперченное пюре, в котором тоже нет ничего особенного. Свекольное пюре зажато между двух ломтиков свеклы и украшено рожковидными вороночниками[15]. Пенистый соус в записной книжке я называю «невразумительным», потому что его вкус совершенно не способен произвести сильное впечатление. Впрочем, уже хорошо, что у этого соуса вообще есть вкус и он не успел выветриться, пока мне несли тарелку (насколько могу судить, приготовлен соус на основе бульона из зайчатины). Закуски в ресторане стоят от тринадцати до четырнадцати евро, а стоимость основных блюд в основном варьируется от двадцати трех до тридцати.

На выходе я советую очень молодым ребятам, обслуживающим зал, отправить поваров в Лондон — попробовать, как готовят в «Наме», ресторане Дэвида Томпсона. Пусть посмотрят, как работает этот человек, уехавший в молодости из Сиднея и ставший одним из лучших поваров тайской кухни в мире. Вот уже пятнадцать лет его варианты прославленных блюд и оригинальность в использовании классических тайских ингредиентов (которые в последнее время стали широко использоваться во многих других национальных кухнях) остаются непревзойденными. Один из пареньков недоуменно на меня смотрит:

— Дэвид ки[16]? — переспрашивает он меня.

День седьмой

За окном воскресное утро, ну а меня ждет трапеза в семейном кругу — я иду в гости к шурину и его жене. Впереди у меня настоящий французский воскресный обед, совершенно непритязательный или, наоборот, роскошный — в зависимости от того, кто на него приглашен и приурочен ли обед к какому-нибудь празднеству. Однако можно быть совершенно уверенным, что вас накормят вкусно и сытно. На обеде будут присутствовать только Жозиан, Жан-Пьер и я. Ни сын, ни дочь не смогли прийти.

Шурин с женой живут в восточных предместьях, где-то километрах в семнадцати от центра Парижа. Тогда как перемещаться по городу у вас получается довольно быстро, стоит вам удалиться от центра, и на переезды начинает уходить куда больше времени. До дома шурина добраться непросто — и это несмотря на то, что рядом имеются две станции скоростных поездов.

В принципе попасть в район, где он живет, — элементарно, но потом от станции вам еще надо преодолеть три-четыре километра по узким улочкам, по которым столетия назад грохотали телеги. Для этого надо сесть на бирюзовый автобус марки «Рено», а потом еще пройти от остановки метров пятьсот.

Жан-Пьер и Жозиан переехали сюда в начале семидесятых — в районе как раз не хватало приличной мясной лавки. Жан-Пьер недавно отошел от дел. Он человек состоятельный. Современный дом, в котором живет шурин, располагается среди пышных садов. Над лужайками возвышаются ели, огромное ореховое дерево, а также сливы и яблони. В саду нашлось место и розам, и рододендронам; в просторном гараже стоит новенький BMW.