Парикмахерша - [2]

Ну, а если ей работа не пригляну–уулась — до свидос! Собирай манатки, загляни на прощанье в мавзолей и дуй домой. Меня она пригласила ещё и ещё…

И в какой–то момент озарило: «Умею!»

Я — Леди парикмахерского искусства.

Курсы платные. За неделю отстегнёшь тренеру, плюс дорога, питание, проживание на себя и модель. (Одной там делать нечего!) Дома мантулишь, копеечку к копеечке складываешь, отказываешь себе во всём, копишь и везёшь свои кровные в Лигу. С детства мечтала о сапфировых серёжках, всё переводила на них и каждый раз после курсов подводила финансовый итог: «Ещё одни серёжки увезла в Москву». Три раза так ездила. Меня оценили: присвоили звание «Мастер России», включили в сборную. Впереди маячила Европа… Но перед Европой надо было принять участие в состязаниях рангом пожиже. В качестве модели я выбрала дочь, красивая девочка, длинные тяжёлые волосы. Всё у нас с ней получалось, всё было заряжено на победу. И вот наконец объявили: международный конкурс на лучшего парикмахера в Норвегии, в Осло.

* * *

Цирюльня встретила меня лёгким перезвоном «музыки ветров», ореолом насыщенных запахов парфюма. Моложавая дородная женщина с блестящими локонами в тёмно–зелёном фартуке приветливо улыбнулась:

— Добро пожаловать! Чего желаете?

— Постричься желаю!

— Мастер скоро освободится, подождите немного. Вы располагаете временем?

— В общем, да…

— Первый раз в нашем салоне, — не спросила, уверенно заявила она.

— Да… первый. Вы, что, в городе всех в лицо знаете?

— Своих клиентов всех. А хотите, я вам пока чайку налью?..

— Чайку?.. Не откажусь. Признаться, никогда не чаёвничал в парикмахерской.

— У нас не совсем «парикмахерская»… «Студия красоты». Вы, похоже, человек состоятельный?

— Боитесь, хватит ли денег на стрижку?

— Нет, просто посетители с малым достатком, когда чай предлагаю, обычно сразу отказываются. Наотрез, категорически. Угощаю от души, денег не требую, редко кто соглашается. Все стали замкнутыми, во всём ищут подвох.

— Пожа–аалуй!.. — Я сел на диванчик. — Уютно у вас.

Интерьер студии был оформлен со вкусом. На низком прозрачном столике цветастым веером каталоги с моделями причёсок, глянцевые журналы. Странички с тематической подборкой анекдотов услужливо загнуты:

«Маленький мальчик гуляет с папой по зоопарку, видит зебру: — Папа, смотри, лошадь мелированная! — Твоя мама лошадь мелированная, а это зебра, сынок!»;

«Снимает индеец с бледнолицего скальп: — Вам виски оставлять прямые или косые?»

«Из рекламы шампуня: раньше мои волосы были сухими, безжизненными, теперь они сырые и шевелятся»;

«Полубокс — это когда бьют только вас»;

Так вот как нужно клиента налаживать…

Хозяйка принесла чайник, вазочку с конфетами, тонкостенные фарфоровые чашки с затейливым рисунком, совсем домашние. За окном напоследок задиралась апрельская позёмка, а мы в тепле пили бархатный чай с мятой, вприкуску с карамельками и рассказом…

— Парикмахер, как таксист: «Куда ехать?» «Не твоё дело!» А есть, наоборот, любители излить душу. Что ни клиент, особый мир. Ко мне регулярно захаживает респектабельная дама, пока над ней колдуешь, выложит всё, про семью там, про мужа, деток, работу. Бывает, трендеть некогда, все настёганные, праздник на носу… Как–то раз торопилась, быстро–быстро покрасила её, подстригла:

— Любовь Васильевна, свободны!

Она возмущённо:

— Так, Ирина, минуточку!..

В голове мелькнуло: «Что сделала неверно?! Всё красиво, хорошо, всё великолепно».

— А поговорить?..

— Любовь Васильевна, дорогуша, день–то какой…

— Так не годится. В следующий раз меня ещё на разговор записывай.

А ведь разговор надобно поддерживать. К вечеру язык не ворочается.

Есть дама крутая. Видуха у неё… умереть — не встать. Поглядывает искоса, словно у всех одна забота: как бы её поиметь–обчистить. У нас в салоне заведено верхнюю одежду оставлять в шкафчике, одевать бахилы, чтоб не наследить. «Зара Габасовна, присядьте, пожалуйста, на диванчик. Нужно подождать, пока мастер освободится». От гнева аж раздуется: «Вы чё, моё время крадёте?! — задерёт нос и в мокрой шубе, грязных ботах напролом в кабинет к маникюристу. Через плечо шикнет: — Буду ждать ещ–щщё! На ш-шшесть записана!» Девочка–администратор, молоденькая, в страхе: «Пойдёмте! пойдёмте!» Хотя, когда я на смене, Габасовна через трубу на метле не влетает, заходит по–людски, разговаривает по–человечески. Сбацаешь ей гламурненький причесон — обрадуется искренне, похвалит:

— Ну вот! Я опять на боевом коне! Спасибо!

Может потому, что общаюсь с ней на равных.

После Анжелины не страшен никто.

На удивление слушать Ирину было интересно.

Непонятно другое, как на такую лекцию угодили мы… с лысиной. (Для дальтоника радуга — издёвка!) Я и прежде догадывался, что человеку его любимая работа кажется самой важной на свете: строителю — своя, педагогу — своя, врачу… даже штукатуру. Помните знаменитое: «Я штукатурю стену, которую завтра сломают. Мало про нас штукатуров песен сложено!» (Штукатурам обидно: нет у них своего TV канала, отдельного субъекта Федерации, нет в обществе должного пиетета.) Однако я искренне полагал, что Perückenmacher[4] — исключение. Он же Coiffure