Парфетки и мовешки - [9]

— Идиотка, — срывается сердитый возглас, — пятью шесть будет тридцать, повтори это тридцать раз!

— Пятью шесть тридцать… Пя-ятью-ю ш-е-е-есть три-и-идцать, пя-я-а-а… — девочка неожиданно расплакалась, ее нервы не выдержали слишком долгого напряжения.

— Ну вот, этого только не хватало, ах, какая ты плакса! Сядь, посиди и про себя повтори; тебе еще двадцать восемь раз осталось просчитать, сколько будет пятью шесть.

Тишевская покорно уселась рядом с Савченко.

«А ведь к концу вечера нас здесь много будет сидеть, пожалуй, и стульев не хватит», — неожиданно мелькнула у Гани мысль, от которой ей вдруг стало очень весело.

И все вокруг словно изменилось. Лица пепиньерок уже не казались девочке такими строгими, как в первые минуты, и класс не подавлял ее своими размерами.

«Класс как класс, наш, пожалуй, и не меньше, а скамеек у нас, уж наверное, втрое больше, да и скамейки-то вроде наших», — подумала она.

И вдруг Ганя вспомнила, как эти самые пепиньерки низко приседают и перед учителями, и перед классюхами: «Совсем как мы, седьмушки, разве только они большие, а мы маленькие, а ведь, наверное, и им попадает от классных дам, да и точно — вон какая у них фрау Бейкас сердитая».

Размышления Гани были неожиданно прерваны Скворцовой:

— Ну что, надумала, как объяснить задачу? — строго спросила она.

Ганя смело подошла к ней и спокойно изложила решение задачи, о которой даже совсем забыла, увлеченная своими наблюдениями.

— Хорошо, — коротко ободрила ее пепиньерка, — а теперь можешь вернуться в класс.

Ганя низко присела, что было обычаем для малявок, и поспешила воспользоваться разрешением Скворцовой.

— Ты куда, Савченко? — окликнула ее шедшая на урок к пепиньерке Кутлер.

— В класс отпустили.

— Охота торопиться, точно по Стружке соскучилась! Знаешь что, пойдем в la bas.

— То есть куда это? — в недоумении спросила Ганя.

— Господи, до чего вы, новенькие, недогадливы! — закатывая глазки в знак удивления, воскликнула Кутлер, — ну неужели так трудно понять, что это значит в уборную.

— Так бы и сказала.

— Fi donc [10]! — с брезгливой гримасой пожала плечами Кутлер. — Как это неэстетично! Нет, мы, институтки, любим поэзию во всем и потому перевели нашу уборную во французское подданство, — c гордостью продолжала девочка, в душе любовавшаяся красотой, как ей казалось, своих выражений.

— Вот как? — протянула Ганя.

— Так пойдем, там ведь весело, народу всегда полно, все институтские новости узнаем…

И она увлекла Савченко за собой.

Большая светлая уборная для малявок находилась в нижнем этаже. Она была полна воспитанниц; слышался веселый смех, болтовня, кто-то разучивал новые танцы и вертелся по комнате, то и дело натыкаясь на недовольно ворчавших девочек.

У окна собралась кучка воспитанниц, торопливо дочитывавших запретную книгу. В углу две подруги усердно жевали какие-то домашние гостинцы, нисколько не смущаясь неподходящей обстановкой.

La bas была своего рода клубом, куда любили забежать девочки, чтобы поболтать и отдохнуть от постоянного присутствия на глазах у классных дам. Шепотом, на ушко и «под большим секретом» здесь сообщались самые большие «тайны», которые тут же с быстротой молнии распространялись, конечно, тоже «по секрету», по всему институту.

— Ах, шерочки [11], если бы вы знали, как я люблю m-lle Скворцову! Она такая душка, такой ангел, — и с этими словами одна из шестушек восторженно закатила глаза.

— Все они душки, пока им в ученицы не попадешь, — небрежно бросила Кутлер.

— Ах, что ты, шерочка, да я бы была на седьмом небе отвечать такой душке, как m-lle Скворцова!

— А вот я так очень даже от этого несчастлива, — оборвала ее Кутлер.

— И очень жаль!

— Это меня или Скворцову?

— Ах, оставьте, пожалуйста, я с вами и разговаривать не желаю! — переходя на «вы» и тоном, который должен был выражать презрение, ответила шестушка.

Но Кутлер не заметила презрительного тона и, в свою очередь, восторженно воскликнула:

— Нет, медам, уж кто действительно красавица и ангел, так это m-lle Антарова.

— Ха-ха-ха! — делано расхохоталась шестушка. — А по-моему, эта Антарка просто… рожа, да еще и препорядочная!

— Не сметь так отзываться о моем предмете! — крикнула Кутлер, грозно наступая на свою противницу.

— Ах, скажите, как страшно, как я испугалась! — продолжала дразнить ее шестушка.

— Медам, да не кричите вы так, того гляди классюхи сбегутся, — останавливали окружающие не на шутку разошедшихся девочек.

— Да как она смеет так отзываться о m-lle Скворцовой!

— Ничего я про нее не говорила, а вот вы посмели сказать, что моя Липочка Антарова — рожа!

— И еще десять раз повторю!

— Видите? Это она ссорится.

— Да ну вас, замолчите обе!

— Пойдем лучше отсюда, — потянула Ганя свою неспокойную спутницу.

Та нехотя повиновалась, но не переставала ворчать:

— Тоже мне, обожательница!.. Нашла кого обожать, этакую фурию, как Птица, вдруг в ангелы произвела и смеет еще Липочку ругать! Подожди, матушка, покажу я, как меня трогать! — и Кутлер погрозила в сторону шестушки.

— Кто эта Антарова, из-за которой вы так спорите? — с любопытством спросила Ганя.

— И ты еще спрашиваешь?… — удивилась Кутлер. — Боже мой, да где же у тебя глаза, ну как могла ты не заметить такую красоту! Нет, положительно я должна тебе показать мою прелесть, ты тоже наверняка ее заобожаешь… — и Кутлер повела Савченко на верхнюю площадку лестницы.