Парень и горы - [19]

Шрифт
Интервал

И Антону вдруг захотелось рассказать этому господину о жестоком и кровавом хаосе гражданской войны в России - Антон читал «Тихий Дон» и не раз спрашивал себя, какая же сила нужна была человеку, чтобы самому подняться на ноги и вместе с собой поднять всю огромную русскую землю, искореженную снарядами, опустошенную кавалерийскими набегами. Нет, то был не хаос! То были раскаты могучего землетрясения - оно вытолкнуло из глубины веков сконцентрированную человеческую отвагу. И страна, потрясенная и изумленная, вышвырнула своих старых господ, чтобы построить мир новый и свободный, мир, который за считанные дни проходит путь, равный десятилетиям!

И еще хотелось сказать этому господину, что пора перемен уже пришла, наступил тот исторический момент, когда угнетенные воспряли духом и поднялись на вершины, предопределенные всем ходом истории. Так разве это не самый чистый, не самый человечный и не самый законный порядок?

В мыслях все получается логично и просто. Гораздо сложнее сквозь мглу, ползущую по горным перевалам, разглядеть тучу, из которой грянет благодатный дождь. Антон прав, но умнее полицейский все равно не станет. Значит, ему и знать всего этого не надо, коли он добровольно нанялся в услужение к тем, кто уходит с исторической арены, коли он остался неподвижным в этом меняющемся мире. А он, Антон, на стороне идущих. И в этом вся разница. Ну и что, если пока полиция сильнее, преследует их, ведь, как любил повторять их физик, Ненков, каждое действие рождает противодействие.

«Наша власть будет самой справедливой и самой гуманной из всех, какие знала история человечества, - говорил Страхил, выступая перед крестьянами в Корнице. - Такая власть уже установлена в Советской России, и это власть человеческой правды»…

Не пора ли принять таблетку?… Белую? Или желтую? Потом снова белую, потом желтую… Боль отпустит, а вскоре и совсем исчезнет… Даже хорошо, что его считают погибшим. А как остальные товарищи? Кто-то наверняка выживет, он найдет их, и они снова соберутся вместе. Надо взглянуть на часы… Жаль! Неплохая была память о Гайтаниново. Тогда реквизировали эти часы у одного прокурора, приехавшего погостить к родным. И как он сопротивлялся!

«Не имеете права! Господа, вы совершаете беззаконие! Это наказуемо…»

Страхил дал ему пять тысяч левов. И часы того стоили: карманная «Омега», с цепочкой. И расписку написал для предъявления в полицию: мол, так и так, партизаны насильно изъяли часы у господина прокурора, но заплатили ему полную сумму. Страхил подарил их Антону. Это были первые часы в его жизни. Как же он тогда радовался!… Быть может, и поломка небольшая. Тогда мать отнесет их в город, починит… Кстати, где она сейчас?…

– Смилуйся, господин офицер, пожалей меня, несчастную, дай разрешение! Поп Илия согласен, только сказал - спроси у начальника. Все ведь мы христиане, господин офицер!

Капитан смотрел на женщину в черной одежде, на узелок, поверх которого лежала новехонькая фуражка гимназиста, и молчал. Свеча, букетик сухих васильков, перевитый белым платком, плошка с угольками и дымящимся ладаном напомнили ему собственное детство, когда мать хотела взять его на такое же погребение, с той лишь разницей, что тогда хоронили его отца, пропавшего без вести. Но он убежал, испугался.

– Что за погребение? - бесцветным голосом спросил капитан.

– Может, сын и был грешник, господин офицер… Но я его рожала и хочу все сделать, как положено… Ничего, что только одежда… Положу в отцовскую могилку, пусть лежат рядышком, - продолжала умолять Илинка.

Капитан был в смущении. Впервые у него просили позволения предать земле не тело человека, а только его одежду, и он не знал, как тут быть. Обернулся - его ждал начальник полиции.

– Вы слышали, господин Георгиев, с какой просьбой обращается мать одного убитого партизана?

Тот снял фуражку, поправил волосы и усмехнулся.

– Капитан, я бы не пожалел патрона и на эту старуху, если бы наши воскресли… Сегодня утром опять убили шестерых… Но будем милостивы!

– И дадим разрешение?

– Ни в коем случае! - оборвал его начальник полиции. - Кто поставил себя вне закона, тот отлучил себя и от церкви!

Капитан подошел к матери. Он был не согласен с приказанием начальства, но смолчал. Сапоги его слегка поскрипывали.

– Нельзя, бабушка! - сказал он, помолчал и тихонько добавил: - На завтра объявлена облава… Поступай как знаешь.

– Эх, сынок, сынок…

Илинка заплакала и побрела за попом Илией.

Колокол ухал тяжело, протяжно, редко, удары наслаивались друг на друга, их подхватывал ветер, весенний ветер, что сгоняет снега и одевает деревья молодой листвой.

Антон слушал этот издавна знакомый колокольный звон, слушал, как разбегается по горам эхо, и вдруг ему показалось, что это вовсе не колокол, а грозовые раскаты.

Антон встал, приник к дверям сарая. По размякшим пятнам еще не стаявшего снега, по обнаженной, мертвенно-желтой траве шли двое мужчин. Вначале Антон уловил только голоса, затем начал различать слова. Но вот люди подошли ближе, и он узнал их.

– Как выпустили его из тюрьмы, он только о сыновьях и думал. Все к ним рвался.

– Да, какой был человек! Держался до последнего.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.