Парень - [82]

Вот что, ты, — сказал нашему парню математик, вытирая бумажной салфеткой пиджак, — сейчас я это забуду, за тобой, считай, еще один ход, но он будет последним.

Однако у парня нашего оказался не один ход, а три, и после третьего, когда он не просто не пришел на первый урок, а и на второй-то явился с опозданием, притом даже дети видели, что он пьян, в общем, когда он вошел в шестой «А» и вместо того, чтобы рассказывать, как жили венгры накануне татарского нашествия, велел детям убрать учебник истории, тетради, атласы и положить руки на парту, он задаст ритм. Сначала стучите по парте негромко, но в ритм, и говорите: «за работу, парни, завтра на базар», потом все громче. Ученики хохотали, ну, такого еще в этой школе не было, и орали: «за работу, парни», — орали самозабвенно, и этого они в жизни не забудут, это останется единственным ярким воспоминанием школьных лет, и, встречаясь на годовщинах выпуска, они каждый раз будут с восторгом повторять эту сцену. А тогда в класс прибежали учителя и завуч, и замдиректора, и сам директор. Первый прибежавший рванул дверь, раньше тут была помещичья усадьба и дверь осталась еще с тех времен, то есть ей было уже лет двести, и внутренняя ручка еще сохранилась с тех пор, медная, красивого, тонкого рисунка, только наружную пришлось заменить алюминиевой. И тут они все ворвались и увидели совершенно вышедший из себя класс. Тихо! — рявкнул директор, — тихо! Но какое там, и тогда директор схватил за локоть учителя истории, а это был наш парень, вы пойдете со мной, и потащил его к себе в кабинет, какого хрена ты творишь, ты думаешь, тебе все можно, раз ты был директором, ты так думаешь? Вот что, ступай домой, проспись, а завтра поговорим. А ты тут не командуй, ты, сопля, ты, гнида, ответил наш парень, ты меня не посылай домой, что ты о себе воображаешь, кто ты такой, мать твою, это я тебе отдал это место, не захоти я этого, ты и сейчас бы уравнения рисовал на доске, зарабатывал бы себе силикоз от меловой пыли. Слушай сюда, сказал директор, толкнув нашего парня в кожаное кресло, я тебе вот что скажу: с этого дня ты уволен, по взаимному согласию, на обязательные две недели не претендуем. Ну, наконец-то тебе это удалось, сказал наш парень, ты же этого с самого начала хотел, признайся, это было твоей целью, но если тебе только это надо, мать твою, я тебе мешать не буду, не бзди, гнида, считай, что меня уже нет, я рад, что на-конец-то можно вздохнуть свободно, после того террора, который ты тут мне устроил, ведь то, что здесь творится, свободному человеку не вынести, особенно если ему венгерский анархизм известен от корки до корки, ты-то знаешь хоть, кто такой был Енё Хенрик Шмитт, или Эрвин Баттяни, знаешь ты, кто они такие, знаешь ты китайских императоров, от первого до последнего, знаешь ты, мать твою, что это такое, когда ты не можешь быть тем, чем хочешь? Знаю, сказал директор, ты меня этому научил, не забуду я и того, что я это кресло получил потому, что оно тебе ни к чему было, тебе ничего не надо из того, что для меня важно, тебе на это даже не наплевать, а так. Вот почему ты в жопе оказался, а не потому, что я этого хотел. За те три года, пока ты занимал мое место, я узнал, что это такое, когда ты — не то, чем хочешь быть, и когда там, где должен быть ты, сидит кто-то другой, которому насрать на это на все. Кому то, что для тебя важнее всего, — ничто, пустое место. Нет, ничего ты, мать твою, об этом не знаешь, сказал наш парень, тебе только нужно директором быть, а это, ты пойми, ничего, вот у меня увели мою научную тему, и что с того, что я конспектировал все номера «Без насилия» и «Без государства», что с того, что завел две тысячи карточек — пришел какой-то кретин и сказал, это меня тоже интересует, и все, и у него появилась книга, понимаешь ты это, он все написал и все издал, все, что я должен был исследовать, все было опубликовано, а мою работу теперь можно в мусор, и мое время, и мою задачу, понимаешь ты, хотя для него это не было его жизнью, так, эпизод, потому что он другого хотел, хотел стать профессором в Америке, в каком-нибудь вшивом университете, или тут, дома, министром, а у меня только это было, я только этого хотел, а он отнял, а когда присвоил, то выбросил и взял другое, понимаешь ты, он так и грабит людей одного за другим. Так что не знаешь ты, каково это. Вот заявление, сказал директор и положил перед нашим парнем листок. Рука у нашего парня дрожала, он крепко стиснул в пальцах ручку и нацарапал свое имя, которое было именем и его отца, и деда, только у сына нашего парня имя будет другое.

42

Что теперь, сынок, спросила мать, в том смысле, что теперь наш парень будет делать, на что жить. Пока — на пособие, сказал он, а там видно будет, что-нибудь найдется. Звучало это логично, но время шло, и уже пора было найтись чему-нибудь, но ничего так и не находилось; больше того, не стало уже и того, что было, потому что нашему парню пришлось продать дом, в котором он теперь жил один. Смысла нет его держать, сказал он матери и переселился к ней, а потом и в корчме сказал, на хрен нужно платить налог за два дома, и чтобы в каждом жило по одному человеку, дурость это, лучше я с матерью, так дешевле, плюс то, что все-таки вдвоем. Конечно, по-настоящему важно было не то, что один или вдвоем, а экономия, без этого не обойтись в таком тяжелом положении, когда доходов — всего ничего, материна пенсия да пособие нашего парня, а потом и пособия не стало, и к материной пенсии добавлялась только та пара тысяч форинтов, которые давал муниципалитет. Первое время еще поддерживали их деньги, полученные за проданный дом, хотя это была не ахти какая большая сумма, ведь цена дома в деревне не достигает даже цены вложенных в дом стройматериалов, и ты должен быть благодарен покупателю, если он вообще согласится что-то заплатить. За стоимость маленькой автомашины он получает полностью оборудованный дом, да еще с садом, и может приезжать туда на выходные и быть там, с женой, на свежем воздухе, а потом говорит на службе: моя деревня, и называет имя деревни, которая вообще-то деревня нашего парня, — и он, этот городской житель, собирается даже спонсировать дни деревни, потому что ему важно, чтобы как можно дольше сохранялось то человеческое сообщество, у которого он сначала купил, за смешную цену, дом, а потом присвоил последнее, чем владеет это сообщество, — деревню.