Парашюты над Вислой - [87]

Бывший комендант Ожарува усмехнулся.

— Заинтриговал? — И продолжил: — Мой русский язык — следствие большой любви, мой мальчик… — Фон Тильзе замолчал, задумавшись, а затем, вздохнув, продолжил: — Когда я вернулся с фронта — это было в конце ноября восемнадцатого года — мне было двадцать семь лет. Примерно, как вам сейчас. Мы проиграли войну — я был опустошён, раздавлен, вместе с Германией унижен и чувствовал себя обманутым и преданным. Жизнь казалась мне конченой и не имела смысла. Мы проиграли — мы, лучшая армия мира!

Кто-то из моик товарищей опустился до алкоголизма, кто-то предался азартным играм, у кого-то обнаружилась страсть к политике — крах всех надежд порождает весьма любопытные девиации. Я же случайно в Лейпциге, куда был отведён для расформирования наш полк, встретил девушку. Русскую, из эмигрантов. Княжну Ухтомскую, Веру Апполинарьевну. Она трудилась кассиршей в синематографе, и было ей на момент нашей встречи семнадцать лет… — Бывший комендант Ожарува вздохнул и грустно улыбнулся.

— Весьма романтическое начало. И?

— Я не говорил по-русски; правда, княжна говорила по-немецки — но чертовски скверно. И я решил выучить русский язык в совершенстве! Чтобы объяснить Вере Апполинарьевне свои чувства максимально аутентично.

— И где же вы изучали русский? В Берлине, в эмигрантской среде?

Фон Тильзе покачал головой.

— У эмигрантов. Но не в Берлине — в Сегеде. Это такой город в Венгрии. В тамошнем университете было отличное отделение русского языка и литературы… В Берлине изучать русский было бы затруднительно — Германия в те годы погрузилась в хаос, политические кризисы, инфляцию… В общем, это был кошмар. Сегед, правда, тоже пережил нелёгкие времена Белы Куна — но адмирал Хорти очень быстро свернул там всю эту шарманку социальной революции… В общем, в двадцать втором году я вернулся в Лейпциг, в совершенстве зная русский. Княжна Вера Апполинарьевна была настолько изумлена той трансформацией, что со мной произошла, что, не задумываясь, согласилась стать моей женой… И по сию пору мы счастливы в браке! В семье, кстати, мы всегда говорили по-русски…

— А дети у вас есть?

Фон Тильзе грустно кивнул.

— Есть. Младшая дочь пока с матерью, в Берлине — и я очень опасаюсь за их жизнь, англичане бомбят столицу Рейха едва ли еженедельно. Старший сын, младший барон фон Тильзе — увы, пропал без вести в Тунисе в прошлом году… Недавно мне сообщили, что он в плену. К сожалению, военное счастье оказалось к нему неблагосклонным.

— Вам, дружище, тоже в этом смысле не очень повезло… — Савушкин улыбнулся.

Бывший комендант развёл руками.

— Судьба, мой мальчик, переменчива. Сегодня я у вас в плену, а завтра — как знать… Мы пока в Варшаве, а не сегодня-завтра город перейдёт под контроль СС. Как писал в своё время Стивенсон, после этого живые позавидуют мёртвым…

Савушкин тяжело вздохнул.

— Тогда объясните мне, Густав, отчего немцы так безжалостно давят эту оперетку? Я имею в виду — восстание? Если его исход и так очевиден?

Фон Тильзе пожал плечами.

— Вы меня поражаете, Эрнст… У вас есть военное образование?

— Да, есть.

— Тогда тем более я удивлён. Вам непонятная вся эта возня с Варшавой?

Савушкин кивнул.

— Решительно непонятна. Восстание охватило жилые кварталы, все ключевые позиции — дороги, вокзалы, склады, мосты, аэродромы — контролируются немцами. У повстанцев нет ни возможностей, ни тяжелого оружия, чтобы перейти в наступление. Которое, к тому же, в ситуации военного поражения русских на том берегу не имеет смысла. Зачем в такой ситуации немцы штурмуют и расстреливают из тяжёлых калибров Варшаву? Это ведь безумие? Варварство в третьей степени…

Фон Тильзе покачал головой.

— Эрнст, мой мальчик, не забывай — мы, немцы, народ прежде всего рациональный. И действуем всегда с позиций логики и здравого смысла. И грохочущий сейчас над нашими головами артиллерийский шторм — это сугубо рациональное и прагматичное действо. — Бывший комендант Ожарува, помолчав и собравшись с мыслями, продолжил: — Давай судить объективно. На данный момент русские и их союзники сильнее Рейха. Тактически мы часто переигрываем англосаксов и Советы, на на оперативном и тем более на стратегическом уровне — мы проигрываем. Я уже не говорю о ресурсах — здесь мы вообще не имеем шансов. — Фон Тильзе печально вздохнул, а затем продолжил: — В конце июля русские подошли к Висле — севернее и южнее устья Сана. И захватили два предмостных укрепления — в Барануве и Варке. И тут в Варшаве начинается восстание… Куда русские направляют все силы? — И, не дожидаясь ответа Савушкина, сам ответил на свой вопрос: — Правильно! На плацдарм у Варки! — Помолчав, продолжил: — Что объединяет нас, немцев, и русских? Сентиментализм. Ефрейтор, надо отдать ему должное…

— Ефрейтор? — Перебил коменданта Савушкин: — Вы имеете в виду фюрера?

— Его, — кивнул фон Тильзе. И продолжил: — Так вот, ефрейтор отлично понимает, на какой струне надо сыграть, чтобы вынудить русских действовать так, как ему нужно. Русские и поляки — братья, одна кровь, что бы ни вещали по этому поводу польские эмигранты в Лондоне. И пока идёт бойня в Варшаве — русские все силы приложат к тому, чтобы прийти к своим братьям на помощь. Несмотря на то, что политически это восстание — более антирусское, чем антинемецкое… Огромные ресурсы Советы тратят и будут тратить на бои на восток от Варшавы — пока здесь, в польской столице, льётся польская кровь…