Паранойя. Сборник - [18]

— Не исключено, — проговорил Леонид Зеленовский, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее, без предательской дрожи.

— Вот! — почти вскричал человек за его спиной, — Америка, правда, не накрылась, ну да хрен с ней — меня больше другое печалит. Почему, скажи…те на милость, я потерял работу? Представьте, выперли по сокращению. А почему? Какое может быть сокращение, если экономика на подъеме, и кризис, как вы заливали, не грозит? Не знаете? Ну, тогда еще вопросик, вдогонку. До того, как работу потерять, я вложился в акции одной финансовой компании. По вашей подсказке, не хухры-мухры… вы ее в своей передаче расхваливали. И что? Не давеча как на прошлой неделе те акции обвалились!

О какой именно компании шла речь, Зеленовский не помнил, как не помнит заядлый бабник каждую из своих пассий. Но в душе вынужден был признать: на незаслуженные похвалы в своих обзорах он бывал весьма щедр. При условии ответной щедрости самого объекта похвалы, само собой.

Причем бывало, что похвала, будучи изначально ложной, могла если не сделаться правдой, то хотя бы к правде приблизиться. Если люди верили и покупали ценные бумаги хвалимой компании — в этом случае дела последней и впрямь шли на лад. Но временами этот нехитрый прием не срабатывал, обман оставался не более чем обманом. Как, примеру, в случае с этим бедолагой, упиравшем теперь в спину Зеленовскому холодную твердость металла.

И очень не хотелось на собственной шкуре отведать, что именно этот обманутый вкладчик мог с ним, Леонидом Зеленовским при помощи своего металлического предмета сотворить в отместку. Позарез нужно было решить дело миром. Призвав в помощь свое главное… да что там, чуть ли не единственное оружие. Нет, не мозг, но язык.

— Искренне сочувствую, — осторожно начал Зеленовский, — но все-таки вынужден возразить. То, что произошло с вами — скорее, частность. Если же говорить об общей тенденции…

На последних словах Зеленовский перешел на свой излюбленный тон, с каким обычно вещал перед камерами. Ведь, в конце концов, не так уж важно, исчисляется ли его аудитория миллионами телезрителей или состоит из одного, не вполне адекватного, человека.

И вроде бы тон этот возымел действие. Внутренне обрадовавшись, Зеленовский почувствовал, что давление металла, упиравшегося в его спину, хоть понемногу, но ослабевает.

— …достигнув дна, экономика выходит из рецессии, — продолжал он с воодушевлением.

— Ну-ну, — буркнул, перебивая, человек на заднем сиденье, — а вот я, похоже, скоро наоборот, окажусь на дне. Прямо как в пьесе Горького.

— …растут биржевые показатели, — не смутившись, словно бы не заметил этой реплики Зеленовский, но сам вдруг сбился — подвела память, — на этой… лондонской бирже… э-э-э… российских фишек… голубых.

А затем поспешно, чтобы скрыть конфуз, добавил:

— И, в конце концов, могло быть и хуже. Взять хотя бы ситуацию на Украине…

Начавшее было ослабевать, давление металлического предмета усилилось вновь.

— Украину? — человек за спиной Зеленовского перебил его злобным шипением, вроде того, какое напоследок издает вода, пролитая на горячую сковородку, — да при чем тут вообще Украина? Вам там… всем вам, в ящике, самим-то не надоело?! Приплетать эту вашу Украину по любому поводу?

— Что до Америки, — все продолжал барахтаться Зеленовский, — то, к слову сказать, прогноз на ее счет был… скажем так, не лишен оснований. Все-таки крупнейшая экономика мира — и в долгах как в шелках.

— Это я в долгах как в шелках, — отрезал обладатель металлического предмета, — взял, понимаете ли, валютную ипотеку. Ведь, казалось бы, почему не взять? Ставка процентная ниже… в разы! А курс вроде стабильный. Кто ж знал-то, что он однажды раза в два подскочит?! Кто знал, а? Ну кто знал?

Вопрос был сугубо риторическим, не для ответа. Человек на заднем сиденье в ответе, похоже, нуждался меньше всего. Ибо наверняка был уверен: уж кто-кто, а Леонид Зеленовский про обвал рубля в свое время знал. Обязан был знать. Однако ж смолчал, не предупредил вовремя.

Что до самого Зеленовского, то о незавидной судьбе национальной валюты он тогда действительно, хотя бы смутно догадывался. Почуял неладное, когда цена барреля нефти побила очередные рекорды и повисла, зашатавшись, в вышине — ни дать ни взять, не слишком ловкий акробат на канате под куполом цирка. Или, если угодно, бычок на доске из бессмертного стихотворения Агнии Барто.

Но соображения свои Зеленовский удержал тогда при себе. И даже когда доска для бычка… точнее, для биржевых «быков» закончилась, а биржу валютную начало лихорадить, руководству канала, где он вел передачу с обзорами, позвонили откуда-то сверху. И вежливо, но настоятельно рекомендовали как можно меньше затрагивать эту тему. Нечего, мол, панику разводить или усугублять. Телевидение — оно не для этого существует. Совсем наоборот.

— А знаете?.. — человек за спиной Зеленовского нервно хихикнул, — тут на днях сообщали, что наша страна списала долг Свободной Республике Нумбези. Министр выступал. Говорил, что мы, мол, понимаем тяжелое положение дружественного нам государства… давно ль, кстати, оно дружественным нам стало, а? Не в курсе? Слишком ценим, говорил, уровень двусторонних отношений, важность им придаем. И потому готовы пойти… ну, в общем, на этот вот бла-а-ароднейший шаг.