Параноики вопля Мертвого моря - [69]

— Когда о нём говорят, то говорят, что это гостиница, — говорит Рамзи, — хотя все знают, что это игорное заведение. Оно построено на земле, которая на самом деле принадлежит исламскому сообществу, так что вы понимаете, как палестинским властям неудобно употреблять слово казино, когда они пытаются объяснить это настоящим мусульманам.

— А что за здание рядом с ним?

— А это как раз гостиница, «Иерихон Резорт Виледж». Но у вас будет уйма времени там, внизу. Давайте лучше поднимемся в монастырь.

Рамзи показывает на ступени, вырубленные в скале. Они крутые и узкие.

— Как раз поднимемся, — говорит он и улыбается.

Чего он улыбается? Почему он так мило себя ведет? Он не должен быть столь обходительным. Он не должен так много знать. Христиане, мусульмане, палестинцы, неандертальцы. Чего ему от нас надо?

— Он называется «Карантал», — говорит он.

Кармель кивает.

Вообще не понимаю. С чего она вдруг такая внимательная? Ей правда интересно? Или у них диалог между собой? Он не видит, что мне глубоко плевать на вымышленных самаритян и на американских студенток, которые становятся арабскими королевами? Бьюсь об заклад, сейчас он ей будет объяснять, почему этот дурацкий монастырь называется «Карантал».

— Cuarenta значит сорок, — говорит он, отсюда и название «Карантал».

Кармель снова улыбается ему. Я устал. Я уже хочу отсюда. Я хочу сказать этому арабскому клоуну, что все, спасибо, ваше время истекло. Мы уезжаем.

Мы поднимаемся в монастырь, и Рамзи говорит с одним из монахов на странном диалекте, которого я не понимаю: смесь арабского и греческого, но, может, мне только кажется. Он ведет нас тёмными коридорами через несколько залов с высокими потолками, и я заставляю себя притвориться, что я восхищаюсь фресками, и витражами, и что мне весело, и что мне действительно тут нравится.

И вдруг — мне кажется, что Рамзи чувствует мою напряженность, — наше путешествие заканчивается, и мы спускаемся с горы в этом же дебильном красном вагончике, и Рамзи снова курит, и на нас медленно надвигается город. Темнеет, и точно как в Иерусалиме, все спешат домой. Мы возвращаемся к машине, чуть быстрее, чем раньше, я все ещё нервничаю, Кармель выглядит довольной, Рамзи напевает какую-то арабскую мелодию, которую я раньше никогда не слышал. У Абу Навафа уже закрыто, но «Джасти» стоит здесь же, возле ресторана.

— Мне было очень приятно, — говорит Рамзи. — Спасибо, что были моими гостями.

— Спасибо, что были нашим проводником, — говорит Кармель.

— Погодите, — говорю я. — Мы подбросим вас до дома, хорошо?

— Я отсюда дойду до лагеря.

— Вы уверены?

— Конечно. Мне надо еще зайти в мечеть. А вы езжайте в казино, пока не стемнело.

Я открываю машину и отдаю ему его бело-зеленую куфию. Кармель на секунду крепко обнимает его, хотя, наверное, и догадывается, что это не самый умный поступок посреди улицы в Иерихоне. Я протягиваю руку, и Рамзи берет её своими обеими руками и пожимает мою руку долго, как если бы хотел показать, что между нами возникла некая особая связь.

— Заезжайте в любое время, — говорит он. — Вы знаете, где меня найти.

— Обязательно, — говорю я.

Мы садимся в машину, и, не дожидаясь, пока прогреется мотор, я давлю на газ и уезжаю.

— Слава Богу, это все кончилось.

Но Кармель закрывает глаза и кладет голову на спинку сиденья, притворяясь, что устала или не расслышала меня. Я веду машину, через несколько минут мы будем в казино, и я все думаю про этот цвет, бело-зелёный: это то же самое, что и зелено-белый? Да нет, не обязательно. Старый синяк бывает сине-жёлтым, а не жёлто-синим, хотя в обоих словосочетаниях говорится про одни и те же цвета. Смотришь старый фильм — он чёрно-белый, а не бело-чёрный. Приедешь в Англию и будешь есть именно рыбу с картошкой, а не картошку с рыбой. Объекты, на которые ссылаются слова, одни и те же, но семантически эти выражения неодинаковы.

Но я так чувствую, что мне придется отложить на потом дальнейшую критику декларативных теорий значения, поскольку сейчас мы въезжаем в комплекс казино и регистрируемся в отеле, и Кармель ещё хочет зайти в местный магазинчик и купить увлажняющий крем, а уж потом подняться в номер.

— Давай сначала отнесем вещи наверх.

— Мне надо купить крем, а то здесь ужасно сухо.

И вот я тоже иду в сувенирный магазинчик, но как только мы заходим, она начинает рассматривать всё подряд, все эти тупые сувенирчики: бусы из мелких камешков, деревянные флейты, плетеные коврики для прихожей, голубые статуэтки из стекла, садовые гномы из гипса.

— Косметика — вон там.

— Сейчас, погоди минутку, — говорит она.

Я стою перед целой стеной косметики и изо всех сил стараюсь не показывать, как меня все достало. Тут много сортов мыла и шампуней, и во всех есть минералы из Мертвого моря, но самое интересное, что я заметил, вот что: у них всё от двух производителей. Это либо «Ахава», израильская косметическая фирма, либо «Зара», фирма из Иордании, то есть из-за границы. И то, и другое предназначено в основном для туристов. На упаковках «Зара» одна и та же информация написана на арабском и на английском. А на упаковках «Ахавы» аж на тринадцати. Иврит, английский, французский, немецкий, испанский, итальянский, шведский, финский, русский, чешский, норвежский, португальский и голландский. Я смотрю на упаковку с «Усовершенствованной грязевой маской»: