Параноики вопля Мертвого моря - [12]

— Это он начал, — говорит Иммануэль Себастьян.

— Я? — отвечает Абе Гольдмил. — Ты меня первым ударил!

— Да, а кто всю туалетную бумагу извёл?

— Я её не извёл, а использовал.

— Да? Чтобы вытереть задницу или стишок написать?

— У меня есть и телесные, и духовные потребности. И у меня есть право использовать туалетную бумагу в блоке.

— Но не всю же!

— Я пишу много черновиков.

— Так, прекратили грызню, — перебиваю я их. — Абе Гольдмил, сходи в кладовую и возьми там новую упаковку туалетной бумаги.

— Я? Я не могу пойти.

— Почему?

— А что если они меня там достанут?

— Кто?

— Террористы.

— Не смеши меня. В больнице нет террористов.

— Никуда я не пойду.

— Но я же не прошу тебя рисковать жизнью и все такое. Тут всего два корпуса. Минута туда и минута обратно. Обещаю, ничего с тобой не случится.

— Там дождь идет.

— Иммануэль Себастьян, тогда ты сходи.

— Пациентам ничего не дают.

— Скажи, я тебя послал.

— Мне не поверят.

— И что теперь? В сортир не ходить?

Эти двое дружно пожимают плечами.

— Как вы собираетесь жить в нормальном мире? С таким-то отношением?

Снова пожимают плечами.

— Ой, ну вас. Я сам схожу.

Я надеваю плащ и выхожу под дождь. Вообще-то мне нельзя оставлять блок без присмотра, но вероятность того, что за эти две минуты кто-нибудь умрет или разнесёт телевизор, все-таки малы. Я иду в кладовую. Там сидит Адива, женщина, которая всем этим заведует. Она сидит за большим деревянным столом и пересчитывает канцелярские кнопки.

— Мне в реабилитационный блок надо туалетной бумаги.

— Скажи сиделке, чтобы прислали кого-нибудь из сотрудников.

Я показываю ей свою карточку.

— А. Извините. Вы тут новенький?

— Да уж почти год.

— Значит, новенький.

— Ну, наверное.

Мне выдают упаковку туалетной бумаги, за которую я расписываюсь в двух бланках. Я иду обратно в блок, раскладываю туалетную бумагу по туалетам и сажусь на грязный диванчик, держа газету на коленях, притворяюсь, что одновременно читаю и смотрю телевизор. На самом деле я наблюдаю за тем, чтобы никто не трогал окна. По телевизору идет какой-то черно-белый фильм. Четыре художника, рисующие комиксы, пытаются делать первые шаги в бизнесе. Два парня из Нью-Джерси, которые рисуют какие-то тупые комиксы и страдают от коммерческого успеха, потому что чувствуют, что они способны создавать более хорошие, наполненные смыслом книжки. Хорошенькая блондиночка, в которую влюблен один из этих парней (потом выясняется, что она — лесбиянка). И афро-американец из Нью-Йорка, который страстно пропагандирует против белых и белой идеи перед восторженными толпами чернокожих ребятишек. А вне сцены, в реальной жизни, он тих, женоподобен и в открытую гомосексуален, а его лучшие друзья — эти двое из Нью-Джерси.

После очередной разгромной филиппики в адрес белой расы на Нью-Йоркском съезде авторов комиксов он идет по проходу в музыкальном магазинчике в деловом центре с одним из своих белых товарищей. И тут к нему подбегает маленький чернокожий ребенок и просит автограф. Наш герой поворачивается к поклоннику, расписывается на своей книжке с комиксами, показывает пальцем на своего белого коллегу и по-отечески изрекает: «Видишь этого человека? Он — дьявол [10]».

— Он его ненавидит, — замечает Амос Ашкенази.

— Нет, это его друг. Он просто притворяется, что ненавидит его.

— Почему?

— Потому что его друг — белый. А он — черный.

— Он — черный?

— Ну вообще-то это видно.

— Не уверен, — бормочет Амос Ашкенази.

— Как можно быть не уверенным? Тебе на него и смотреть не надо. Просто послушай, как он говорит.

— А что он сказал?

— Ну вот, например, предложение типа Не the devil.

— Кто — дьявол?

— Никто. Это просто пример. Не the devil. Это типичный пример «черного» английского. В «белом» английском просто нет предложений такого типа.

— Это поэтому кино черно-белое?

— Нет. Слушай. По правилам английского и многих других западных языков нельзя просто поставить рядом два существительных.

— Почему?

— Потому что не получится полное предложение. Нужен глагол. Вот так: Не is the devil.

— А у черного мужчины в предложении не было глагола?

— Точно.

— Это потому, что в комиксах можно делать что хочешь. Можно нарушать правила.

— Нет, комиксы тут ни при чем.

— А о чем тогда кино?

— Кино — о комиксах, но смысл в том, что черный парень говорит на другом языке.

— Там что, дубляж?

— Нет, конечно. Они все говорят по-английски. Просто английский язык черного мужчины отличается от английского языка белого мужчины.

— Ну да. Много ошибок.

— Нет, это не так. Это всего лишь другой язык. В «черном» английском ты совершенно спокойно говоришь Не the devil. В «черном» английском, как и во многих других языках, номинативные предложения встречаются очень часто и образуют грамматически полные предложения.

— В каких?

— Что — в каких?

— Ты сказал: в других языках.

— А, это… В большинстве семитских языков, например, в иврите или в арабском, и даже в некоторых индоевропейских языках, типа валлийского.

— А чернокожие люди говорят на валлийском языке?

— Нет. Но в «черном английском», так же как и в валлийском языке, можно составить предложение без глагола-связки. Это не будет ошибкой.

— Почему нет?

— Потому что так устроен язык.