Парамонов покупает теплоход - [30]

— Потом, — вполголоса ответил Емельян Аннушке. — Завтра. Ты прости — потом.

— Маша, ну хоть два слова! Совсем плохо или не совсем?

— Потом, — сказал он ещё раз и повесил трубку.

— Тебе надо от нас уйти, — проговорила девочка тоном приказа. — Квартиру вы с матерью, может, после разменяете. А может, она нам будет и не нужна. Может, у нас в тыщу раз ещё лучше будет квартира. А сейчас у нас дел навалом, а ты тут путаешься под ногами.

Он ушёл в чём был.

Над чёрными крышами висела огромная белая луна.

Приближалась человеческая фигура, чёрная за светом, с плечами, облитыми им.

Это была Аннушка.

— Ты откуда? — нелепо спросил он.

— Из автомата.

— Ты здесь давно?

Как будто это имело хоть какое-нибудь значение…

— Третий вечер. Я всё хожу, хожу…

И припала к нему.

— Хорошо, хоть так, — ворчала Татьяна Тимофеевна Рябцева, на квартиру которой привела его Аннушка. И отпаивала чаем, крепким, как чифирь. — Сам бы век не решился. Милостивец.

Однажды поутру на квартиру Татьяны Тимофеевны позвонила секретарша Залёткина и соединила Емельяна с Алексеем Фёдоровичем.

— Какую, позвольте узнать, теперь стезю себе избрали? — неторопливо и церемонно осведомился генеральный директор.

— В дворники определюсь. Милое дело — весь день на свежем воздухе, и никакой тебе ответственности.

— Должностей без ответственности на свете не бывает, — нравоучительно сказал Залёткин. — Без ответственности можно… ну, разве что филателией заниматься.

Застряла же в старой башке беспричинная, кажется, неприязнь к Песчаному! А ведь как знать, не придётся ли в скором времени повежливей, не так свысока здороваться с Борисом Степановичем? Вот он уже руководит всей физкультурой и спортом Северостальской области, поскольку произвёл самое благоприятное впечатление на руководящих работников — как местных, так и республиканского ватерпольного аппарата, а в дальнейшем способен шагнуть и выше — подтянутый, исполнительный и принципиальный.

— А может, навестите? — продолжал меж тем Залёткин. — Порадуете пожилого человека! Чаишкой побалуемся… — Он нарочито дребезжал и шамкал. — В удобное для вас время.

Удобным для Емельяна было время любое — ничем он сейчас не располагал в таком количестве, как временем, и ни от чего так не маялся. Возможно, понимая это, а может, от зловредности характера, хотя, разумеется, прежде всего ввиду занятости генеральный директор продержал его в приёмной два часа двадцать пять минут. Только по окончании рабочего дня принял.

Кабинет не изменился: тот же нерушимый красного дерева стол отдельно от длинного — для заседаний, та же на нём литая лампа под зелёным абажуром, каких теперь не делают. И тот же воздвигался из-за стола властный Залёткин, непомерный, оплывший, как стог.

— Беру вас на ваше прежнее место.

Емельян сам даже — без приглашения.

— Ничего удивительного, — из-под кожистых тяжёлых век генеральный директор смотрел сверху премудро и преспокойно. — Реконструкция комбината в принципе завершается, пора набирать темпы. Во всём. В том числе и по культурно-массовой линии. Что? Гвоздь в башмаке? Скажи пожалуйста, запомнил! Да, был гвоздь, был не нужен, а теперь нужен. Каждый потребен лишь ко времени и месту. Тем более, полагаю, кое-чему время вас научило.

Залёткин опустился в кресло, заполнив его собою, и, перегнувшись сколько мог через стол, приблизил к Емельяну слоновью голову. И слегка подмигнул.

— Что, Пугачёв, наломал дров? Впрочем, я всё предвидел. Итак, какой нам нужен срок на подготовку предложений по дальнейшему развитию комплекса?

У Емельяна подпрыгнули брови:

— День!

— Эхе-хе, — разочарованно вздохнул генеральный директор. — Неисправим. Даю неделю.

— Алексей Фёдорович, а с теплоходом как будет? Его обязательно надо доставить! Это же у меня, почитай, что самый главный вопрос…

Залёткин нажал клавишу селектора:

— Гаспарян! Где у нас теплоход?

— Теплоход на данном отрезке времени находится в ремонтно-механическом цеху, — раздельно чеканя звуки, как на бронзе или латуни, отозвался голос помощника генерального директора.

— Состояние?

— Состояние на данном отрезке времени: заканчивается капитальный ремонт. Из открытого сделали закрытый двухпалубный. Вместимость доведена до семидесяти пяти человеко-единиц пассажиров.

— Вопросы ость? — повернулся Залёткин к Парамонову.

Емельян вскочил.

— Ну, это же в ножки я вам кланяюсь! — И действительно, отвесил земной поклон, пропахав пальцами по жёсткому ворсу ковровой дорожки. — Дак, а русло чистить?

— А чем же это, Емельян мой свет Иванович, вы всё лето так заняты были… — с издевательским удовольствием интересовался Залёткин, — неужели одной только скокотнёй и прыготнёй… что даже ни разу не взглянули на нашу с вами Мурью и не заметили земснаряд?

— Ух ты-ы… Эх… Ну…

— Полностью теперь твоя душенька довольна?

— По мелочам осталось. На первый случай штук двести тельняшек купить, форменки там, бескозырки… Ну, и прочее…

— Двести? — удивился Залёткин. — И на первый случай? Не вижу ясности в вашем пожелании. Ведь на таком «океанском гиганте» команды, полагаю, человека четыре?

— Дак Алексей же Фёдорович, нам для чего теплоход-то нужен? Он нам нужен, чтобы, первое дело, создать ребячий «Клуб любознательных капитанов», а какой такой клуб без формы?