Парамон и Аполлинария - [7]
— Не кричи, отправлю в класс.
— Она не школьница, доктор, она уже студентка…
В институте прозвище «Фоксик» прилипло к Фридке из-за маленького роста, из-за веселой злости, из-за умения любой самый мирный разговор превратить в свалку. Она умела втянуть в нее всех, кто оказывался поблизости, умела повести дело так, что все втянутые сразу же становились ее противниками. Она любила ошарашивать своей боеспособностью спорщицы, она любила разъярить всех, с насмешливой беспринципностью утверждая то, что только на прошлой неделе отвергала с такой же ураганной страстью, с такой же устрашающей логикой. А переспорив со всей группой, доведя хоть по разу до бешенства каждого, даже болгарочку Раю Христинову, алебастровый сосуд здравого смысла, она никогда ни к кому не испытывала недружелюбия, всегда, чуть отдышавшись после боя, заговаривала первая, одобрительно оглядывая противников с выражением вожака здорово отлаявшейся собачьей стаи.
Вот, к примеру. Стоят они однажды с Костей Утюжко на большом перерыве в коридоре и ждут Шурика, рванувшего в буфет за бутербродами. Костя — спринтер, легкоатлетическая гордость института, вдали от гаревой дорожки меланхолик и лентяй. Ни с того ни с сего Фридка спросила:
— Согласись, Костик, спорт — опиум для народа?
Костя подвигал кадычком и ничего не сказал.
— Молчишь?! — поразилась Фридка, а полминуты тому она и не думала ни о Косте, ни о спорте. — Ну, еще бы! Ты в этой церкви хоть и не поп, а дьячок исправный!
Тут Костя произнес:
— Здрасьте.
— То есть? Ты не согласен, что подло растрачивать душу на психоз футбола?
Костя улегся лопатками на подоконник, растопырил по нему локти, скрещенные ноги вытянул чуть не до середины коридора и, вот так устроившись, поднял выцветшие брови, раздул ноздри облупленного носа и в растяжку спросил:
— Фоксик, любонька, а если человек имеет удовольствие — что?
Когда прибежал Шурик с охапкой сосисок, вокруг них собралось народу — не пробиться. Каждый что-то кричал Фридке, каждому успевала что-то крикнуть она, и слезы азарта текли по ее лицу совсем как слезы о гибнущем человечестве. Так началось.
— У меня спортивный психотип. Прошу отметить, спортивный, а не агрессивный. Я обожаю загонять людей в затруднительные позиции, но бываю счастлива, если они красиво выбираются из них, и несчастна, если застревают, — кокетничала с группой Фридка, когда все спортивные проблемы были решены. — Спортивные характеры, — рассуждала Фридка, — отличаются добродушием…
— И последовательностью, — добавил Костя с любимого подоконника.
Еще нужно было ходить на лекции, и они ходили с Шуриком, не пропускали. И сидели рядом за одним столом, щурились, потому что солнце через открытые окна аудиторий с утра вонзалось в самые глаза. Дремали понемножечку, потому что оно не только ослепляло, но и оглушало. И лица, и голоса преподавателей тонули в его потоке. Было совсем уже лето. Казалось, что сидение на лекциях — ошибка и она должна быть с минуты на минуту исправлена по жестокой небрежности кем-то необъявленным распоряжением. Вот-вот кто-то должен был войти и, так же щурясь, как они тут все щурятся, прочитать по бумажке, что занятия окончены и можно идти. И все разбредутся.
— Пойдем на пляж? — заискивая, спросил Шурик на сопромате.
«Вот и все его заботы. Море ему, пляж. Какой мальчик. Дитя», — несердито подумала Фридка, но отвечать не стала, только тускло посмотрела на него. И он пришибленно замолчал, а на технологии металлов опять заныл:
— Пошли, Фри, в скалках купнемся…
— Иди ты! — теперь уже зло огрызнулась Фридка.
— Фри, ты что? — испуганно зашептал Шурик.
— Говорю, отстань! — зашипела она.
«Привалиться бы где-нибудь на горячей скамейке, — тосковала Фридка, — ни с кем не говорить, ни о чем не думать…»
К прежнему возврата нет, чувствовала Фридка. Все кончено. И ничего, что все кончено, потому, что все было, все, что бывает. И солнце вот так же палило и в том году, и в позатом. И было длинное-длинное детство. И бабушка умерла, и Фридка пережила и смерть, и ее похороны. И была школа, и была долгая любовь в шестом классе к Эдику Миронову и ненависть в седьмом к Надьке Опружак. И было счастье балетной студии. Ноктюрн в шопеновской пачке. И был поход на лиманы, и жареные жаворонки, и змеи в камышах, и песня, которую вдруг сочинила там Фридка. И даже это, с Шуриком, — все, все было, все, что бывает у людей.
— Аустенит. Аустенитная структура, аустенитное состояние… — Голос технолога звал как бы с другого берега. На соседних столах слушали, кто-то даже записывал, а Фридка рисовала в тетрадке фигуры из мятых кружочков, и фигурки получались несчастными.
Вдруг стало жалко Шурика, и Фридка придвинула к нему локоть, и он сразу отдал ей желтые с родинками глаза. Фридка опять подумала: дитя.
— Послушай, какой мне сон снился сегодня.
Ей снилось, как будто перед аптекой на Садовой ставят скульптуру. Молоденькая голая богиня держит опрокинутую амфору шестипалыми руками. А Фридке велено придумать надпись на постаменте. И она придумала, и надпись высекли: «Не все болезни лечатся лекарствами».
— Видишь, придумала. — Фридка имела мучительное свойство страдать от нерешенных задач.
От издателя "О суббота!" — самый известный роман писательницы и сценариста Дины Калиновской. Он был впервые напечатан в 1980 г. в журнале "Дружба народов" и с тех пор никогда не издавался. Тот номер журнала читали и перечитывали, передавали друзьям и знакомым, о нем вспоминали потом долгие годы… Это трогательная история двух одесских еврейских семей, которые с молодости знают друг друга. В той далекой молодости, во время Гражданской войны, кто-то вынужден был уехать за границу, а кто-то остался и жил воспоминаниями.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.