Паралогии - [9]

Шрифт
Интервал

, «поздний постмодернизм» отличается от концептуализма и необарокко 1960-х — начала 1990-х прежде всего сосредоточением на проблемах идентичности (социальной, культурной, гендерной, этнической и т. п.). Вот почему главным узлом всех скрытых и явных паралогий становится здесь сюжет Другого. Для этого сюжета важно и то, как моделируется Другой; и то, как проблематизируется оппозиция «своего» и «чужого»; и то, как удается или не удается передать «инакость» другого сознания, опыта, идентичности; и, конечно, то, какую роль приобретает насилие — буквальное или символическое — в выстраиваемых или изображаемых автором отношениях с Другим.

Попытки по-новому вписать Другого и «другое» в ткань постмодернистского дискурса проявляются и в том, что в «позднем постмодернизме» структура паралогических (взрывных) апорий сменяется поиском более или менее устойчивых гибридных, — хотя и по-прежнему взрывных, внутренне противоречивых, — образований в эстетике, культуре и даже социуме — причем одной из составляющих гибрида непременно и становятся Другой и «другое». Возникающие в «позднем постмодернизме» взрывные гибриды также «рифмуются» с опытом русского модернизма 1930-х годов. Достаточно только вспомнить о невероятных гибридах дьявольского и божественного (М. Булгаков), утопии и апокалипсиса (А. Платонов), соцреализма и православного юродства (Л. Леонов), чтобы убедиться в том, что поздний постмодернизм сознательно или бессознательно воспроизводит опыт позднего модернизма.

Мне приходилось слышать мнение о том, что при интерпретации постмодернизма как одного из модернистских дискурсов сам термин «постмодернизм» оказывается дезориентирующим, поскольку те явления, которые им описываются, возникают никак не после модернизма, а внутри исторически изменчивой модернистской парадигмы. Я готов с этим согласиться — отсюда скобка вокруг приставки «пост» в подзаголовке книги. В конце концов, Владимир Новиков уже предлагал заменить «постмодернизм» на «поздмодернизм»[43]. Однако я все-таки продолжаю использовать термин «постмодернизм» — во-первых, из соображений интеллектуальной экономии, а во-вторых, потому что категория модернизма исторически сформировалась как достаточно гибкая и подвижная (хотя отнюдь не безразмерная). Модернизм с успехом вмещает в свои пределы и символизм, и акмеизм, и экспрессионизм, и сюрреализм, и абсурдизм, и многие другие «измы». Неужели на этом пышном дереве не найдется места для мощной ветви под условным именем «постмодернизм»? Неужели ее, эту ветвь, непременно нужно отсаживать на какую-то огороженную «делянку»? Что же касается неточности терминов, так ведь и наша область весьма далека от точных наук — в этом смысле даже структурализм не слишком изменил ситуацию. Недаром и границы между реализмом и натурализмом, или футуризмом и экспрессионизмом, или сюрреализмом, дадаизмом, обэриутством и абсурдизмом до сих пор остаются не вполне размеченными. Что, впрочем, не мешает оперировать этими терминами.

* * *

Книга — это еще и редкая возможность публично выразить благодарность и симпатию верным друзьям и любимым коллегам (а граница между этими категориями чем дальше, тем неуловимее). Марина Балина, Биргит Боймерс, Элиот Боренстайн, Гриша и Алеся Брускины, Александр Генис, Елена Гощило, Евгений Добренко, покойная Марина Каневская, Евгений Ковалев, Драган Куюнжич, Мария Литовская, Олег Лоевский, Эрик Найман, Катерина Непомнящи, Донателла Поссамай, Артемий Романов, Лев Рубинштейн, Рима Салис, Ирина Сандомирская, Елена Стишова, Сергей Ушакин, Джон Фридман, Марк Харитонов, Михаил Эпштейн — вот, боюсь, неполный список тех, кто находил время читать отдельные главы и ранние версии книги, кто всегда помогал мне критикой, советом и деятельной поддержкой, без кого не было бы ни самой этой книги, ни смысла ее писать. Отдельное спасибо Ирине Чернушкиной, благодаря которой в Москве у меня и моей семьи всегда есть стол и дом, а из Москвы в Колорадо летят посылки с книгами и фильмами.

Исследования, легшие в основу отдельных частей этой книги, были осуществлены при финансовой поддержке Университета Колорадо (Graduate Committee for the Arts and Humanities, Travel Grants 2003, 2005, Dean’s Fund of Excellence, 2003) и во время семестровых академических отпусков — в 2001 году, когда этот проект был начат, и в 2005-м, когда он подходил к завершению.

Я хочу выразить искреннюю признательность друзьям и коллегам из редакции «Нового литературного обозрения» — в первую очередь, Евгению Шкловскому, чья дружба и профессиональная поддержка согревают мою жизнь уже почти четверть века. Я глубоко благодарен Илье Кукулину, который готовил к печати отдельные главы, выходившие в «НЛО» в качестве статей, а затем взял на себя труд редактировать всю рукопись. Илья оказался редактором, о котором можно только мечтать. Великолепно зная историко-литературный материал, с которым я работал, и совпадая со мной по многим теоретическим представлениям, он со снайперской точностью находил слабые места в моей аргументации и щедро делился своими яркими наблюдениями и своей необъятной эрудицией, чем не только улучшил мой текст, но и превратил обыкновенно занудный процесс редактирования в увлекательный диалог. И конечно, я бесконечно обязан Ирине Прохоровой, которая терпеливо ждала целую пятилетку, когда же я наконец закончу давно обещанную книгу, и благодаря которой существует виртуальная и реальная территория «НЛО», давно ставшая для меня интеллектуальным домом, пропиской в котором я искренне горжусь.


Еще от автора Марк Наумович Липовецкий
История русской литературной критики

Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.


Пригов и концептуализм

Сборник включает в себя материалы III Приговских чтений, состоявшихся в 2012 году в Венеции и Москве по инициативе Фонда Д. А. Пригова и Лаборатории Д. А. Пригова РГГУ В этом смысле сборник логично продолжает издание «Неканонический классик», вышедшее в «Новом литературном обозрении» в 2010 году. В центре внимания авторов находится творчество Дмитрия Александровича Пригова как масштабный антропологический проект, рассматриваемый на пересечении разных культурных контекстов — философских исканий XX века, мирового концептуализма, феноменологии визуальности и телесности.


Веселые человечки: культурные герои советского детства

Сборник статей о персонажах детских книг, кино-, теле- и мультфильмов.Карлсон и Винни-Пух, Буратино и Электроник, Айболит и Кот Леопольд, Чебурашка и Хрюша — все эти персонажи составляют «пантеон» советского детства, вплоть до настоящего времени никогда не изучавшийся в качестве единого социокультурного явления. Этот сборник статей, написанных специалистами по разным дисциплинам (историками литературы, антропологами, фольклористами, киноведами…), представляет первый опыт такого исследования. Персонажи, которым посвящена эта книга, давно уже вышли за пределы книг, фильмов или телепередач, где появились впервые, и «собрали» вокруг себя множество новых смыслов, став своего рода «иероглифами» культурного сознания современной России.


СССР: Территория любви

Сборник «СССР: Территория любви» составлен по материалам международной конференции «Любовь, протест и пропаганда в советской культуре» (ноябрь 2004 года), организованной Отделением славистики Университета г. Констанц (Германия). В центре внимания авторов статей — тексты и изображения, декларации и табу, стереотипы и инновации, позволяющие судить о дискурсивных и медиальных особенностях советской культуры в представлении о любви и интимности.


Том 2: 1968-1990

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Травма — перформанс — идентичность: интимный театр Евгения Гришковца

С Евгения Гришковца (р. 1967) начинается новая драма, несмотря на то что он резко отделяет себя от этого течения. Но именно его моноспектакли, прежде всего «Как я съел собаку», создали новую эстетическую конвенцию — новый тип отношений между драматургом и актером, между театром и зрителем, между автором и языком. Иными словами — новую интонацию. Подчеркнуто скромная и ненавязчивая интонация непосредственного общения со зрителем, звучащая в монологах Гришковца, лишенного актерской позы и актерской дикции, на глазах подбирающего слова к тому, что он пытается выразить, оказалась той сенсацией, которая принесла ему, автору, постановщику и исполнителю своих текстов, профессиональное признание и фантастический массовый успех.


Рекомендуем почитать
АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Наталья Алексеевна Решетовская — первая жена Нобелевского лауреата А. И. Солженицына, член Союза писателей России, автор пяти мемуарных книг. Шестая книга писательницы также связана с именем человека, для которого она всю свою жизнь была и самым страстным защитником, и самым непримиримым оппонентом. Но, увы, книге с подзаголовком «Моя прижизненная реабилитация» суждено было предстать перед читателями лишь после смерти ее автора… Книга раскрывает мало кому известные до сих пор факты взаимоотношений автора с Агентством печати «Новости», с выходом в издательстве АПН (1975 г.) ее первой книги и ее шествием по многим зарубежным странам.


Дядя Джо. Роман с Бродским

«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.


Том 5. Литература XVIII в.

История всемирной литературы — многотомное издание, подготовленное Институтом мировой литературы им. А. М. Горького и рассматривающее развитие литератур народов мира с эпохи древности до начала XX века. Том V посвящен литературе XVIII в.


Введение в фантастическую литературу

Опираясь на идеи структурализма и русской формальной школы, автор анализирует классическую фантастическую литературу от сказок Перро и первых европейских адаптаций «Тысячи и одной ночи» до новелл Гофмана и Эдгара По (не затрагивая т. наз. орудийное чудесное, т. е. научную фантастику) и выводит в итоге сущностную характеристику фантастики как жанра: «…она представляет собой квинтэссенцию всякой литературы, ибо в ней свойственное всей литературе оспаривание границы между реальным и ирреальным происходит совершенно эксплицитно и оказывается в центре внимания».


Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в районных, городских, многотиражных газетах, передачах по радио и телевидению 1987 г.

Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (Главлит СССР). С выходом в свет настоящего Перечня утрачивает силу «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в районных, городских, многотиражных газетах, передачах по радио и телевидении» 1977 года.


Время изоляции, 1951–2000 гг.

Эта книга – вторая часть двухтомника, посвященного русской литературе двадцатого века. Каждая глава – страница истории глазами писателей и поэтов, ставших свидетелями главных событий эпохи, в которой им довелось жить и творить. Во второй том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Пикуль, Булгаков, Шаламов, Искандер, Айтматов, Евтушенко и другие. Дмитрий Быков будто возвращает нас в тот год, в котором была создана та или иная книга. Книга создана по мотивам популярной программы «Сто лекций с Дмитрием Быковым».


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.