«Паралитики власти» и «эпилептики революции» - [43]

»

Затем Замятнин произнес речь в отношении одного из основных соучастников Каракозова, двадцатипятилетнего ординатора 2-го военно-сухопутного госпиталя Александра Александровича Кобылина. Согласно обвинительному акту, Кобылин обвинялся в том, что знал о преступном намерении Каракозова «покуситься на жизнь государя императора» и способствовал его замыслу тем, что дал Каракозову яд, который тот должен был принять после покушения. Об этом Каракозов заявлял как во время следствия, так и на суде.

Кобылин категорически отвергал эти обвинения. Суд установил, что к московскому кружку Кобылин не имел никакого отношения, с Каракозовым познакомился только в Петербурге, причем последний не открыл ему настоящей своей фамилии. Ничем не подтверждался и факт передачи Кобылиным яда террористу.

Все это побудило генерал-прокурора Замятнина сказать в своей речи: «Неопределенность объяснений Каракозова, с одной стороны, а с другой, положительное возражение Кобылина приводит меня к убеждению, что Каракозов в отношении Кобылина не говорил на суде правды. По всем сим основаниям, признавая, что сделанный Каракозовым на Кобылина оговор не подтвердился, я, со своей стороны, не нахожу возможным поддерживать то обвинение, которое высказано относительно Кобылина в обвинительном акте, о чем, на основании 740-й статьи Устава уголовного судопроизводства, имею честь, по совести, заявить Верховному уголовному суду».

Приговором Верховного уголовного суда Д. В. Каракозов был приговорен к высшей мере наказания, и 3 сентября 1866 года приговор приведен в исполнение.

А. А. Кобылин судом был оправдан. После этого он уехал в Варшаву, где служил в военном госпитале. С 1870 года вновь жил в Петербурге, стал доктором медицины, дослужился до чина тайного советника. Умер он в 1924 году.

После казни Каракозова Верховный уголовный суд продолжил свои заседания в отношении второй группы подсудимых. 24 сентября суд вынес приговор, который 1 октября был оглашен.

Александр II остался недоволен приговором, считая его слишком мягким. Он даже сказал Гагарину по этому поводу: «Вы постановили такой приговор, что не оставили места моему милосердию». Тем не менее наказание части осужденным было им смягчено.

Четвертого октября 1866 года на Семеновском поле, где был повешен Каракозов, происходил обряд приведения приговора в исполнение. С Ишутиным, приговоренным к смертной казни, разыграли комедию помилования, объявив об этом в тот момент, когда на него уже был надет саван…

1975

«Торжество крамолы». Что делать и кто виноват?

День 6 декабря 1876 года был, по выражению известного русского юриста Анатолия Фёдоровича Кони, «роковым» для многих судебных деятелей, в том числе и для министра юстиции, генерал-прокурора графа Палена. Вначале в генерал-прокурорском доме случился пожар, энергично ликвидированный быстро прибывшей командой. Расчувствовавшийся граф велел выдать пожарным одну тысячу рублей серебром из скудных финансов министерства.

Но еще более мощный «пожар», на этот раз политический, вспыхнул в тот же день на площади Казанского собора. Здесь студенты и молодежь впервые открыто провели антиправительственную демонстрацию. Полиция с помощью извозчиков и приказчиков из ближайших магазинов быстро разогнала небольшую толпу «господ и девок в платках», осмелившихся даже поднять красный флаг. Были арестованы 32 человека.

Отголоски этого неординарного события прокатились не только по всей столице, но и далеко за ее пределами. Граф Пален срочно собрал совещание, пригласив своего товарища Э. В. Фриша, вице-директора департамента А. Ф. Кони, прокурора С.-Петербургской судебной палаты Э. Я. Фукса, его заместителя К. И. Поскочина и столичного градоначальника Ф. Ф. Трепова. Палена волновали вопросы: что предпринять? как доложить о происшествии императору?

Когда граф Пален спросил: «Что делать?», его товарищ Фриш сделал многозначительный жест рукой, означавший – повесить. И добавил: «Это единственное средство». Кони возмутило такое заявление. Он стал говорить о том, что революционная пропаганда впервые выходит на улицу и сохранить по отношению к ней хладнокровие и спокойную законность – значит проявить не слабость, а силу и дать камертон всем делам подобного рода. Он сказал, что происшествие представляет собой «нарушение порядка на улице», и надо предоставить возможность полиции произвести обычное расследование. Если же выявятся признаки политического преступления – передать дело жандармам.

Однако Фукс и Поскочин заявили, что жандармы уже начали дознание. К. И. Пален «поахал и поохал», назвал участников демонстрации «мошенниками» и, ни на что не решившись, распустил участников совещания. Вскоре стало ясно, что к мнению вице-директора своего департамента он не прислушался. Дознание было проведено быстро, и уже в конце декабря 1876 года 21 участник демонстрации был предан суду Особого присутствия сената. При этом граф Пален добился высочайшего повеления о направлении дела в суд без проведения предварительного следствия, что противоречило закону. А. Ф. Кони протестовал против такого нарушения, но министр настоял на своем, говоря, что «