Паракало, или Восемь дней на Афоне - [55]

Дерево, действительно, впечатляло. Это был кипарис, огромный, высокий и раскинувшийся, казалось, над всем капищем, покрывая его. Иголки у него были удивительно мягкие.

— Обычно те, кто приезжает сюда, уносят с собой шишки, — покровительственно и немного устало подсказал монах, и мы поняли, что экскурсия закончена.

— У тебя фонарик с собой? — спросил Алексей Иванович.

Точно. Как же я забыл?! Да будет свет! Сразу стало веселее. Взбодрённые светом экскурсанты насобирали шишек и, гонимые ветром, бросились в обратный путь и быстро миновали его, оказавшись у прикрытых ворот монастыря. Заметил только, что в посёлке практически нигде не было света, стало быть, люди живут хоть и за монастырской стеной, но по монастырскому уставу.

А как тихо и спокойно было за стенами монастыря: никакого ветра, тишь, благодать, яркие ночные звёзды и где-то высоко в листве тихонько перешёптывались ангелы. А кто ещё может быть в монастыре?!

Ну да, хохлы ещё. В комнатке мы застали ожидаемую картину: смиренный батюшка лежал, отвернувшись к стене, накрыв голову подушкой, братия до рассказывала анекдоты и байки, но уже с ленцой и неохотно, видно, что легли бы спать, да нас ждали, и то не из-за того, что переживали, а из любопытства.

— Чи бачили?

— У-у-у, — то ли восторженно, то ли ещё не отойдя от кровавых картин на капище высказал эмоции молодой комсомолец и шустро, словно мышка в норку, юркнул в кроватку, укрылся простынкой и тут же засопел.

— Гаси свет, — это уже нам.

Алексей Иванович щёлкнул выключателем, мы сели на свои койки, и при этом я чуть не подавил разложенный на кровати виноград, к которому, судя по всему, никто не притрагивался.

— Угощайся, — предложил я Алексею Ивановичу.

— А ты?

— У меня диабет.

— Ну и что?

— Сахарный.

— Так это ж афонский виноград. Зря, очень вкусно.

Я попробовал. И правда, вкусно. Ладно, от пары ягодок, то есть кисточек, тем более афонского, сильно хуже не станет. Завтра утром померяю сахар и узнаем, как афонский-то действует.

— А чего ты ржал над травником-то? — спросил я.

— Да представил, как ты после приёма снадобья на берёзку лезешь.

— Берёзка, между прочим — это гимнастическое упражнение.

— Ну, что ж, тоже занятно.

— Эй, вы спать собираетесь? — шумнул на нас, кажется, старший комсомолец.

Спать не хотелось. Но это, конечно, не повод не давать спать остальным. Решили совершить вечерний моцион (прогулка на капище — это приключение, а не моцион). Да и молитвы на сон грядущий не читаны. Мы взяли молитвословы и вышли на террасу. Должна же быть тут какая-нибудь молитвенная комнатка, как в Пантелеймоне.

Всё было тихо. Ни звука, только где-то высоко по-прежнему шелестели ангелы. Мы спустились вниз, решили немного пройтись по спящему монастырю, а затем на террасе, где горел одинокий фонарь, вычитать правило. Но не прошли и нескольких шагов, как увидели впереди свет. Так ярко и хорошо горела лампада, устроенная в небольшом кивоте перед иконой Божией Матери. Господь Сам решил, где нам лучше молиться перед сном, и приготовил и этот кивот со Своей Матерью, и тёплую лампаду, и мягкую афонскую ночь, и монастырскую тишину… Всё для нас, грешных.

И опять повторилось бывшее в Пантелеймоне, когда мы читали последование в маленькой келейке: нам не хотелось лишать себя молитвенного чувства, которое охватило нас. Мы снова стали вспоминать разные молитвы. Как выяснилось, знаем мы немного, скоро запас иссяк. Мы постояли ещё немного у Божией Матери и пошли в архондарик. Прости нас, Господи!

Когда мы зашли в комнату, только старший комсомолец приподнял голову и, недовольно буркнув, снова погрузился в сон. Я сунул яблоки в рюкзак, а куль с виноградом убрал под кровать. Все сегодняшние дела были сделаны, и мы блаженно уснули.

День пятый

1

Первым сработал будильник у тихого украинского батюшки. А может, у него и не было никакого будильника, просто, когда запиликал мой и я открыл глаза, то сразу увидел его — подтянутого, прибранного, словно он сам сейчас идёт служить. Была в нём завидная цельность. Вся вчерашняя усталость сошла с него, и батюшка светился еле сдерживаемой радостью: скоро начнётся служба и он будет предстоять Богу. Мне тоже захотелось быть таким бодрым, свежим и радостным. «Наверное, и молитвы прочитал», — позавидовал я. У нас с утренним правилом не получалось, всякий раз надо было торопиться на службу, утешались тем, что их читают в храме.

И сейчас — только умылся, как застучала колотушка, созывая братию на службу. Вернувшись в комнату, наткнулся на недоеденный виноград и, хотя чувствовал себя хорошо (может, тут и в самом деле особенный, диабетический, виноград), решил всё-таки сахар померить. Однако в кармашке рюкзака, где лежал приборчик, рука на него привычно не наткнулась. Пошевырявшись наощупь и ничего не обнаружив, выволок рюкзак из-под кровати.

— Что потерял? — спросил подошедший Алексей Иванович.

— Да приборчик, чтоб сахар мерить, сунул куда-то…

— Найдёшь, вчера рюкзаки перекладывали, заложил, наверное.

Я переворошил весь рюкзак — приборчика не было. Тогда стал доставать из рюкзака вещи и выкладывать их на кровать. Не было. Мистика какая-то. Ведь был же вчера, я в Кутлумуше утром мерил, точно помню.