Паракало, или Восемь дней на Афоне - [47]
— А к «Достойно есть»>[78] можно попасть? — спросил один из московских монахов и, спохватившись, что Серафим не слышит, потянул того за рукав и жестами стал показывать, что хотел бы войти внутрь.
Серафим чуть улыбнулся — он понял желание.
— Посмотрим, — а мне послышалось: куда нам…
За Серафимом мы прошли под строительными лесами, и вдруг открылась старинная выморенная до черноты каменная кладка. И если в Кутлумуше время пропадало, то эти камни словно говорили: да, время существует, и мы этому свидетели.
В стене показалась небольшая невзрачная на вид железная полукруглая дверь, на которой висел замок.
Серафим развёл руками и ещё раз улыбнулся.
«Куда нам… — снова подумал я. — После бутылочки раки…»
Вернулись на улицу, вон уже и площадь видна. Серафим сказал, что как приедут автобусы из Дафни, это где-то через час, «газельки» поедут по монастырям, надо подходить и спрашивать, куда едет машина, определённых маршрутов нет. То, что всегда надо просить, это мы уже начинали усваивать.
Мы тепло попрощались. Расставаться не хотелось и с москвичами, и, особенно, с Серафимом. Вот ещё одна удивительная добрая встреча с замечательными людьми, которые вошли в моё сердце. А сколько таких людей на земле! Сколько доброты и любви на земле Твоей, Господи! Сердце, сможешь ли ты вместить?! Вмещай, сердце, помни, сердце, учись любить!
Мы вышли на залитую полуденным солнцем главную и единственную площадь Карей. Никого народу. Когда мы первый раз оказались здесь, сойдя с автобуса у магазинчиков, хоть аксакалы обозначали наличие жизни, а сейчас и их нет. Даже котов не видно. А «газельки» стоят — штук шесть. «Газельки», конечно, не наши, импортные, но, судя по внешнему виду, такие же бойкие, не щадящие ни себя, ни пассажиров. Но ни одного водителя, только на лобовых стёклах приклеенные и ничего не говорящие цифры.
Присели на лавочку, укрывшуюся в тени большого дерева. Алексей Иванович от нечего делать достал «беломорину», а я решил пройтись по магазинчикам. В третьем наткнулся на вино в самых разных бутылях и бутылочках и сразу в руки попалось то, про которое говорил Серафим, причём в маленькой подарочной таре. Покрутил бутылку, только подумал, что нам тут с Алексеем Ивановичем час на жаре мыкаться, тут же подскочил паренёк и затарахтел над ухом. Я поставил бутылку и быстро вышел.
Перешёл улицу и, открыв дверь, попал в кофейню. Если так можно это назвать. Это, скорее, была пивная, в которой подавали кофе. Стойка, где кофе разливали, находилась прямо перед входом, а народ шумел дальше. Ну ладно, подумал я, пить-то всё равно хочется, и попросил кофе. Бармен взял большой картонный стакан, поднёс его к торчащему из нутра стойки соску, надавил рукоять и зашипел пенящийся напиток. У нас точно так же наливают на набережной разбавленное пиво. Но здесь до цента отсчитали сдачу.
Выйдя, я отхлебнул. Хорошо, что я этого не сделал внутри. Мне, конечно, приходилось пить и менее приятные напитки, но чтобы их называли кофе! К тому же, он был холодный. Я даже засомневался, стоит ли нести купленное Алексею Ивановичу, не воспримет ли он это как оскорбление.
— Вот, — сказал я, протягивая бокал, — тут это… напиток местный… охлаждённый.
Алексей Иванович отхлебнул и с недоумением посмотрел на меня.
— Я попросил кофе, ну, мне и дали вот…
— И сколько это стоит?
— Да так, мелочи, два евро всего, — соврал я, на самом деле два пятьдесят. Один.
— Они нас что, совсем за людей не считают?
— Ладно тебе, смиряйся.
— Сам смиряйся, — он вернул мне стакан и с сожалением вздохнул: — Эх, опять курить придётся…
И в данном случае я понимал: чем-то перебить вкус надо было. Я отхлебнул из его бокала.
— Зря. Очень даже бодрит, — и огляделся: нет ли поблизости урны.
Урны не было — это слишком большая роскошь для такого маленького городка.
— Может, дойдём до стройки, — предложил я. — Вдруг там храм открыли.
— А без нас не уедут? — кивнул Алексей Иванович на микроавтобусики, около которых стали появляться группки людей.
У меня даже и мысли такой не возникло: вон как Господь всё хорошо устраивает.
— Не должны, — решил я.
У Алексея Ивановича настроение было иное, как-то чересчур мрачновато он изрёк:
— А сколько будет стоить катание на этих «газельках»?
Н-да, зря я его так надолго одного оставил и сколько кофе этот стоит зря сказал.
— Какая разница, — отмахнулся я и не обратил внимания, как Алексей Иванович помрачнел ещё больше.
Возле стройки я нашёл, куда выбросить надоевший стакан, мы прошли под лесами и оказались у железной двери. На этот раз замка на ней не было. Я потянул скобу, и массивная дверь ворчливо и неохотно поддалась.
Чуть пригнувшись, шагнули внутрь. После яркого солнечного дня поначалу ничего не было видно — только слабенькие маячки свечей указывали путь. Мы прошли тёмный притвор и оказались в большом и высоком храме, похожем на старинную закопчённую красно-коричневую икону. «Достойно есть» стояла перед нами>[79]. Мы уже три дня на Афоне, в Твоём уделе, и только сейчас прибегаем к Тебе, Царица!
Сначала мы находились под прикрытием посылок игумена Никона, потом под благословением Макария, затем нас опекал Серафим — они готовили нас. Просителя не сразу допускают до Царицы, сначала встречу готовят Её слуги. И вот теперь — прибегаем к Тебе, Владычица!
