Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - [40]
Установлением «законного» вероисповедания в восточных губерниях Царства Польского занимались специальные комиссии, в составе которых преобладал русско–православный элемент. «Если любой из супругов был униатского обряда, — свидетельствует современник, — детей считают православными, вопреки очевидной правовой норме, так как закон 1836 года о смешанных браках… никогда не применялся по отношению к бракам между латинянами и униатами». Православными также объявлялись все некогда крещенные униатскими священниками лица, даже в том случае, если оба их родителя принадлежали к римско–католической конфессии. «Воссоединение униатов с православием, — писал О. Елен–ский, — дало право православному духовенству требовать, чтобы дети тех католических родителей, которые были крещены униатскими священниками, хотя бы даже задолго до акта воссоединения, числились бы православными, а таких было очень много… Я знавал много таких польских семей, где все дети были католики и только один, потому что его крестил униатский священник, должен быть, волею–неволею, православным… Вследствие этого, выходила в семьях путаница и религиозная, и национальная, тем более неприятная, что давала право вмешиваться в дело семьи и духовенству, и полиции… Очень часто бывали случаи, что родители уклонялись исполнять требования духовенства и полиции, и за сим следовала ссылка или тюрьма»>41.
Ограничения в отношении конфессионально неоднородных супружеских пар касались не только вероисповедания детей. Например, в середине 60‑х гг. в Комитете министров обсуждался вопрос о том, могут ли православные и лютеране, состоящие в браке с католиками, приобретать землю в Западном крае. Как утверждали сторонники новой запретительной меры, «русские, женатые на польках, подчинялись их влиянию до такой степени, что даже политическая благонадежность их становилась сомнительною»>42. Брак государственного служащего с католичкой открывал простор для всякого рода инсинуаций, приобретавших в периоды обострения русско–польского противостояния подлинно маниакальный характер. Так, пропольское якобы направление министра внутренних дел П. А.Валуева некоторые современники склонны были связывать с его женой–полькой 43. Рассказ лично знавшей последнюю М. А.Милютиной позволяет серьезно усомниться в этом мнении. «После смерти первой жены (рожденной Вяземской), будучи губернатором в Митаве, он, — пишет о Валуеве Милютина, — пленил дочь местного полицмейстера Вакульского (католика и поляка) и женился на этой девице… М-me Валуева оказалась… совершенно немецкого свойства (она по матери немка–лютеранка, хотя ее сестра и брат католики)»>44. В распространении смешанных браков виделась одна из причин недееспособности русских чиновников Царства Польского и Западного края. В «Наставлении русскому своему сыну перед отправлением его на службу в западные русские области» (см. Приложение № 5) А. Востоков буквально заклинал молодых чиновников сторониться опасных полек 45. В бумагах варшавского генерал–губернатора И. В.Гурко, относящихся к середине 80‑х гг., находим тревожное сообщение о том, что польские жены русских должностных лиц «конверты распечатывают»>46. П. А.Шувалов не получил в 1889 г. высокого назначения в Киев из–за польского происхождения своей матери. Публикуемая нами в Приложении № 2 армейская сводка ограничений по национально–религиозному признаку (1888) ставила знак равенства между католиками и состоящими в браке с католичками. Как писал в своем дневнике А. А. Половцов, Александр III «запретил назначать батальонных и чуть ли не ротных командиров из женатых на католичках офицеров» >47. Любопытно, что ужесточение «брачно–служебных обычаев» в этот период происходило на фоне затяжного скандала, разразившегося в самой императорской фамилии вокруг сочетания ее членов с неправославными.
Отдавая дань очарованию польских женщин, русское общественное мнение отводило им совершенно определенную роль в противоборстве двух народов. «В польских семьях, — формулировал это поистине всеобщее убеждение Ю. Ф. Самарин, — ежедневно повторяется в своеобразной форме библейское сказание…: злой дух Польши в образе ксендза–духовника запускает свое жало в сердце жены, а жена, в свою очередь, мутит воображение и совесть мужа». Эта схема была воспринята и представителями власти 48. Сходное наблюдение, в иной, разумеется, тональности и уже прямо относящееся к смешанным бракам, находим у польского мемуариста. «Мы были как бы орудием в руках женщины, черпавшей свою моральную силу… в учении церкви, — писал Ю. Довбор — Мусницкий. — Если нам известны… люди польского происхождения, отрицающие свою национальную принадлежность, то только потому, что их матери не были польками. Роль мужчин в этой борьбе с утратой национальности в определенной степени бы/;а второстепенной»>49.
Национально–культурный климат в семьях, основанных на смешанных браках, отличался большим разнообразием. В каждом конкретном случае для ассимиляции требовался сугубо индивидуальный, иногда продолжительностью в несколько поколений, срок. В этом отношении показательна история семьи, поведанная в воспоминаниях В. А.Соллогуба. Его дед в числе прочих польских магнатов прибыл ко двору Екатерины II и впоследствии женился на русской. Также женатый на русской, отец мемуариста был католиком, причем человеком весьма религиозным, но лишь «немного» говорил по–польски. «Отец мой, — резюмировал рассказчик, — от одного берега отстал, а к другому не пристал». Сам В. А.Соллогуб известен уже как русский литератор пушкинского круга 50.
