Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - [4]
ширению их кругозора. Лишь на рубеже 50–60‑х гг. предвиденный В. И.Пичетой приоритет утвердился в конкретно–исторических исследованиях отечественных специалистов. Ученика Пичеты И. С.Миллера менее всего можно упрекнуть в недостаточном знании предмета. Он отлично понимал важность того обстоятельства, что в XIX в. поляки не являлись для России «зарубежным народом», что, помимо революционных или, несколько шире, «прогрессивных», в обществе действовали и другие силы, что русско–польское взаимодействие выражалось не только в «дружественных» отношениях. «Именно революционные связи, — утверждал он тем не менее в середине 60‑х гг., — являются ключевой, определяющей линией русско–польских отношений во всех их проявлениях, во всех, включая и самые, на первый взгляд, далекие от политики сферы»>9.
Провозгласив революционные связи стержневым моментом совместной истории поляков и россиян, причем моментом для обоих народов заведомо позитивным, исследователи шли в общем русле историографии своего времени. Выбор приоритета был предрешен господством революционной парадигмы, а также характером отношений между правящими в СССР и ПНР партиями. Склоняли к нему и некоторые сугубо научные резоны: при великолепной обеспеченности источниками проблематика революционных связей оставалась слабо изученной, а их освещение в двух национальных историографических традициях не было свободно от тенденциозности. Крупномасштабные научно–публикаторские проекты, в которых основная поисковая и археографическая работа ложилась на плечи советских участников, начались с разработки рубежа 50–60‑х гг. прошлого столетия — периода, по–настоящему переломного в истории как Польши, так и России. Затем под руководством В. А.Дьякова исследователи обратились к эпохе 1830–1850‑х гг. Параллельно велось изучение народнического и, конечно же, пролетарского этапов освободительного движения, причем освещение последнего было ограничено самыми жесткими историко–партийными канонами.
С точки зрения научной целесообразности, учитывая полное запустение других исследовательских областей, революционный приоритет в польской теме практически исчерпал себя к середине 1970‑х гг., когда закончилась подготовка большого обобщающего труда «Очерки революционных связей народов России и Польши, 1815–1917». Этого нельзя сказать об архивных материалах — многое оставалось еще нетронутым, порождая соблазн продолжать прежние занятия. Отмечая в середине 80‑х гг. известное угасание за последние 15–20 лет интереса польских коллег к проблематике революционного сотрудничества, В. А.Дьяков высказывался за «расширение исследования этой важной и все еще не исчерпанной проблематики». Практически нет серьезных заявок на пересмотр приоритетов в историографических обзорах, написанных в 80‑е гг.>10. Позднее В. А.Дьяков, самый авторитетный специалист по истории российско–польских отношений XIX — начала XX вв., внес в свои взгляды ряд существенных попра
вок. Обратившись к изучению альтернативности исторического развития, он подверг критике схематичную прямолинейность марксистской историографии. Исследовательские интересы В. А.Дьякова вплотную приблизились к охвату всей российской Полонии, независимо от степени вовлеченности в борьбу с режимом. Поддержан им был и замысел нашей работы 11.
Значительной вехой в развитии отечественной историографии стало сравнительно–историческое изучение Центральной и Юго — Восточной Европы в переходную эпоху конца XVIII — середины XIX вв. Развернутое в начале 1970‑х гг., оно совпало по времени с родственными исследованиями, совершенно независимо проводимыми на Западе, и несколько опередило польскую историческую науку, представители которой привлекались в задуманные советскими коллегами труды. Упоминания же они заслуживают ввиду того, что объективно готовили почву для соотнесения центральноевропейских реалий с российским материалом. Общее в исторических судьбах соседних регионов все менее сегодня замечается, заслоняясь выдвинувшимися на передний план цивили–зационными различиями, культурно–конфессиональной спецификой 12.
В самом начале 80‑х гг. разразился польский кризис, следствием которого для всех писавших о Польше в Советском Союзе стали многочисленные, нередко изощренные, запреты. На несколько лет выпуск научной продукции был практически приостановлен, в печать попадали редкие статьи. Характерно, что свертывание исследовательской и издательской работы в СССР совпало с небывалой популярностью польской тематики на Западе 13. Повторенная с особым нажимом директива изучать лишь то, что объединяет народы, обнаружила полное несоответствие своему официальному предназначению — оказывать воздействие на общественное сознание. То, что в 1960‑е гг. несло в себе героическое начало, двадцать лет спустя воспринималось не более как камуфляж советского контроля над Польшей. Вместе с тем, неизменными остались идеологизированные оценки роли польского национального движения в жизни России и его восприятия современниками.
Лишь под конец 80‑х гг. в области изучения польской истории произошло оживление. В январе 1989 г. в Москве состоялось Всесоюзное совещание историков–полонистов — событие весьма знаменательное не только потому, что первый опыт такого рода остается до сих пор единственным, но и благодаря фиксации им состояния нашей историографии незадолго до распада Союза 14. Из исследований, подготовленных в это переходное время, заслуживает упоминания цикл работ по истории польской общественной мысли. Крайне неровный характер носит коллективная «Краткая история Польши» (М., 1993), тексты которой писались на рубеже 80–90‑х гг.
В книге рассказывается о важнейших событиях древней и современной истории Венгрии: социально-экономических, политических, культурных. Монография рассчитана на широкий круг читателей.
Красной Армии пришлось форсировать Днепр на огромном фронте, протяжением в 700 километров, и именно там, где он наиболее широк и многоводен, т. е. на среднем и нижнем его течении. Огромную трудность представляло то, что возвышенный западный берег, находившийся в руках противника и заранее подготовленный им к обороне, господствует над восточным берегом. Перед Красной Армией на противоположном берегу могучей реки стоял сильный, оснащённый всеми средствами современной военной техники противник, оборонявшийся с предельным упорством и ожесточением.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Севастопольское восстание — вооружённое выступление матросов Черноморского флота и солдат Севастопольского гарнизона, рабочих порта и Морского завода, произошедшее во время первой русской революции с 11 (24) ноября по 15 (28) ноября 1905 года.
Эта книга посвящена 30-летию падения Советского Союза, завершившего каскад крушений коммунистических режимов Восточной Европы. С каждым десятилетием, отделяющим нас от этих событий, меняется и наш взгляд на их последствия – от рационального оптимизма и веры в реформы 1990‐х годов до пессимизма в связи с антилиберальными тенденциями 2010‐х. Авторы книги, ведущие исследователи, историки и социальные мыслители России, Европы и США, представляют читателю срез современных пониманий и интерпретаций как самого процесса распада коммунистического пространства, так и ключевых проблем посткоммунистического развития.