Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - [3]

История исторической науки призвана не только давать ответ на вопрос, как изучались те или иные темы, но также помогать понять, почему некоторые из них привлекали к себе недостаточное внимание, каковы дальнейшие перспективы исследования проблематики. Предлагаемый историографический обзор в этой связи не будет сводиться к классификации литературы, отобранной по узко тематическим критериям. Гораздо важнее показать место интересующей нас проблематики в общем процессе накопления знаний о прошлом, многообразие мотиваций и подходов к ее изучению.

Отечественная историография XIX — начала XX вв., занимаясь близкими по времени пластами русско–польских отношений, не могла не испытывать на себе всей тяжести и остроты польского вопроса. Для ведущих ее течений характерны внимание к национально–государственным интересам России и поиск modus vivendi с поляками. Главная предпосылка для диалога виделась (причем не только приверженцами леворадикальных идей) в «новой Польше», к которой часто добавлялся еще эпитет «демократическая», хотя, понятно, в него мог вкладываться очень разный смысл. Ставились актуальные до сих пор вопросы о цене обладания Польшей для России, с одной стороны, и цене борьбы с Россией для поляков — с другой. Весьма неоднозначно трактовалась славянская принадлежность поляков: одни усматривали в ней залог будущего единения, другие обвиняли поляков в расколе славянского мира. Либеральная историография обычно отличалась от консервативной не только расстановкой политических акцентов, но и методологическим инструментарием, порывавшим с романтико–идеалистическим видением исторического процесса и бравшим на вооружение позитивизм. Дореволюционным исследованиям по польской проблематике, как показал их анализ, были присущи и некоторые специфические черты. Так, вплоть до начала XX в. в изучении истории Польши большую, чем для исторической науки в целом, роль играла славянофильская традиция с присущим ей религиозным толкованием общественных коллизий 6. Далеко не все дореволюционные работы отвечали даже уровню своего времени, о чем следует помнить тем, кто стремится к возрождению «старой» историографии.

Советские исследователи Польши уже на рубеже 20–30‑х гг. продемонстрировали разрыв с научными традициями. С позиций исторического материализма с фронтальной критикой польской историографии выступил М. В.Джервис. Небезынтересные, впоследствии, к сожалению, забытые, наблюдения и публикации источников принадлежат К. А.Пушкаревичу. Книгу о польской политике России начинал писать Н. Знаменский, но, как и Джервис, он не смог реализовать замыслы до конца. Показательной для истории науки фигурой является А. Цвикевич, соединивший в своем творчестве марксистский подход с приверженностью идеям белорусского национального возрождения. По сей день не утратила ценности статья У. А.Шустера о борьбе Москвы с Лодзью, утверждавшая приоритет экономических интересов над интересами национальными 7. Хотя некоторые из перечисленных ученых группировались вокруг ленинградского Института славяноведения АН СССР, это были разрозненные силы; в их публикациях легко прослеживаются следы тогдашней конъюнктуры, производной от политических веяний в стране и изменчивой международной обстановки.

У подлинных истоков советской школы историков Польши стоит незаурядная личность В. И.Пичеты. В семинаре в прошлом репрессированного ученого приобщилась в 1939–1947 гг. к польской теме целая плеяда специалистов. Сформировавшийся как исследователь еще до революции, Пичета принадлежал к числу историков редкостно разносторонних. Его фонд в Архиве РАН хранит на удивление большое количество неопубликованных работ. В контексте наших интересов особенно заслуживает упоминания написанная целиком на основе архивного материала 1830–1840‑х гг. монография «Обзор деятельности Комитета западных губерний». Гораздо лучше своих коллег–современников Пичета умел видеть ценное и конструктивное в работах польских историков.

Однако, не питая иллюзий относительно идейно–политического заказа исторической науке, Пичета умел ориентировать своих учеников вполне прагматично. Об этом свидетельствуют воспоминания В. Д.Ко–ролюка о состоявшемся летом 1946 г. «пичетнике», который был посвящен долгосрочной программе славистических исследований. XIX веку в ней отводилось едва ли не ключевое место. Перед желавшими изучать Польшу через год после окончания войны «стоял выбор: либо проблематика, связанная с социально–экономическими и аграрными реформами, либо проблематика общественной мысли в польском обществе конца XVIII–XIX в.»⁸. Как показал опыт развернувшейся в конце 1940‑х гг. работы над многотомной «Историей Польши», в изучении реформ историки концентрировались не столько на политической борьбе вокруг путей общественного развития, сколько на месте преобразований в формационных сдвигах, а общественная мысль сводилась преимущественно к программам леворадикального толка.

1950‑е гг., ушедшие на подготовку коллективного колосса в московском Институте славяноведения АН СССР, отвлекли историков от углубленных монографических разработок, но способствовали рас