Парад планет - [29]

Старший куда пошлют, позавтракав молоком из корыта, подался из хаты.

Потом в селе долго спорили: это был великий день в жизни грибка-боровичка или, наоборот, грибок-боровичок сам был великим в этот день?..

На подворье бывшей пройдохи и спекулянтки Одарки Дармограихи горел огонь, а сама Одарка в эту минуту колдовала у большого закопченного котла, подвешенного над костром. Теперь, зажив честной жизнью, Дармограиха немного поубавила в весе, но все-таки богатый и роскошный цветник ее тела очаровывал мужской взгляд, как и раньше, и кто бы не подумал, глядя на нее: «Хорошая жена мужа по двенадцати раз на дню обдурит, а такая огненнощекая Одарка — так и без числа!»

— Готовишь ужин? — спросил грибок-боровичок.

И Хома, забыв, что должен спешить на ферму к скотине, принялся помогать Одарке Дармограихе, не боясь сплетен и пересудов людских.

И взяв тушки голубей, которых Дармограиха набила для похлебки, пять славных турманов, бросил их в котел. А потом вылил в него полное ведро воды. А под котел подбросил несколько березовых поленьев, чтобы огонь горел веселее. Хозяйка, очарованная старательностью грибка-боровичка, взирала на него так, будто видела: беда ушла из дому, а любовь — в дом.

Хома принес из криницы еще два ведра воды и залил ее в котел, а сверху накрыл его крышкой, а в огонь опять подбросил дров, и языки огня заплясали ретивее, чем языки всех тещ на свете.

— А теперь, Одарка, смотри!

И артистическим движением колхозника-виртуоза снял с казана горячую крышку.

— Ой! — сказала Дармограиха, испуганно заслоняя лицо руками.

Да и кто б на ее месте не сказал «ой», кто бы испуганно не заслонил лицо руками, если б ненароком перед его глазами из котла, подвешенного над огнем, выпорхнуло пять голубей! Эге ж, пять голубей, которых хозяйка приготовила для похлебки и бросила в кипящую воду. Живые птицы, вырвавшись из котла, захлопали крыльями и взлетели на ветви груши, а потом дружно вспорхнули — и вскоре растворились в ласковой голубизне яблоневского неба.

— Мама за богача, а богач дал стрекача, — растерянно пробубнила Одарка Дармограиха, заглядывая в котел. — А куда же подевались те три ведра воды, что ты сюда залил?

А ведь и правда: из котла голуби улетели, и ни одной капли воды не осталось на его дне. Дармограиха поспешно отставила котел от огня, чтобы он не треснул от жара, а Хома ей:

— О чем тебе горевать, Одарка? Этих самых голубей можешь опять словить, опять перебить и опять в котле сварить!

— Одной похлебкой дважды сыт не будешь… Так можно десять раз замуж выходить — и в старых девах век вековать…

Двери чайной были открыты, под потолком крутился вентилятор с черными резиновыми крыльями, а буфетчица Настя — поперек себя шире, с грудями, что висели будто две переспевших тыквы на плетне, — цедила из бочки пиво в расставленные бокалы и ругала почтальона Федора Горбатюка:

— Чего вы мне тычете пуговицу вместо монеты? Пиво за ломаные пуговицы не отпускаю.

— Чудеса, — бубнил Федор Горбатюк. — Ведь, кажись, клал в карман деньги, никаких пуговиц не было, и откуда они только взялись…

— Дай-ка взглянуть, — промолвил Хома, который вошел в чайную именно в эту минуту. И, взяв пуговицы из руки почтальона, засмеялся так, словно тяжелый камень у него свалился с души. — Да какая же это пуговица? Вовсе не пуговица, а натуральный рубль.

Смотрят зачарованные почтальон Горбатюк и буфетчица Настя — и вправду старший куда пошлют держит на потрескавшейся ладони блестящий рубль, новенький, будто только из Монетного двора. Подкинул залихватски на ладони, попросил:

— А налей-ка две кружки, Настя, а то в горле пересохло, надо промочить.

— Э-э, гляди, какой пришел посол да и упал в рассол, — опомнился почтальон Федор Горбатюк и заговорил нудным и голодным голосом, будто три дня хлеба не ел: — Решил напиться пива не за свои деньги, а за мои?

— За какие твои деньги? — щурится грибок-боровичок. — Ты мне пуговицу ломаную дал, а пиво я хочу выпить за настоящий рубль.

— Эге, говори-рассказывай! — лукаво подмигнул почтальон. — Знают тебя в Яблоневке и во всем мире как облупленного.

— Как же так? — удивлялся Хома. — Я у тебя взял пуговицу, а должен вернуть рубль?

— Это ж мой, ха-ха-ха, рубль, ты же сам сказал, что пуговицы не было, да и не клал я пуговицу в карман, когда в чайную собирался.

— Ага, говоришь, не клал? На вот, бери!

И весело так протягивает Федору Горбатюку руку, в которой держал новенький рубль, и почтальон, обрадовавшись, берет его и быстренько протягивает буфетчице Насте:

— За свои деньги и я могу выпить две кружки пива. Налей, Настя, да так, чтоб поменьше пены было.

Буфетчица Настя взяла монету, а потом вдруг как закричит на почтальона:

— Ты глянь, как у него пересохло в горле! Да я еще не такая дура, чтобы мне тут старыми пуговицами мозги пудрили…

Почтальон Федор Горбатюк вытаращил глаза: а ведь и вправду хотел расплатиться пуговицей. Той самой пуговицей, какую еще недавно отдал старшему куда пошлют.

— Напился пива? — потешался грибок-боровичок. — Напился пива, аж спину заломило? Теперь будешь знать, как носить ковш для рыбы в руке, когда рыба в реке… Настя, налей-ка кружечку за мои трудовые!