Парад-алле - [5]

– Но звери!..

– Им помогут! Быстрее, прошу тебя, быстрее, шевелись!

Нет, я все, конечно, понимаю, но…

– Кто тут, в конце концов, директор?!

– Захлопнись, директор! – заорал Бом и волоком вытащил меня на улицу.

* * *

Люди мечутся беспорядочно, кто-то выбегает на проезжую часть и тут же исчезает под колесами несущихся с бешеной скоростью автомобилей. Одна из машин теряет управление и врезается прямо в толпу, снося всех на своем пути.

Вокруг толпятся такие же, как я, плохо понимая, что происходит и куда деваться. Многие бегут к метро. Кажется, до входа всего ничего, но преодолеть эти пару сотен метров не так просто, когда тебя со всех сторон толкают, зажимают, хватают за одежду, а где-то в отдалении раздаются взрывы. И тебе тоже приходится отталкивать, оттеснять, пробиваться и при этом стараться не терять из виду своих. Кто-то отстал, но в такой толпе их уже не отыскать.

– Держаться вместе! – я пытаюсь перекричать многоголосый хор паники и отчаяния. – Не отставайте!

Споткнувшись об колесо припаркованной на стоянке машины, падаю и пребольно стукаюсь плечом о бампер, а коленями об асфальт, теряю из поля зрения рыжеволосую голову лучшего друга, машинально ищу его глазами, но тут же кто-то из своих поднимает меня и подталкивает, заставляя бежать дальше. Мимо Вознесенского собора, вниз по улице. Четырнадцать минут. Сколько из них уже прошло? В голове бьется только одна мысль – как можно скорее добраться до заветных дверей.

Гром обрушивается с неба на землю, и хочется зажать уши руками, но тогда нечем будет пробивать себе дорогу через толпу.

Бома я вижу всего несколько секунд, которые навсегда врежутся мне в память. Толпа обезумевших от страха людей оттесняет его от стеклянных дверей в подземку. Я резко поворачиваю назад, к нему. Помочь, спасти. Но через пару шагов я получаю от кого-то апперкот и падаю. Чудом не затоптанный толпой, поднимаюсь, но Бома уже нет. Меня ожесточенно пихают в спину, я кричу, срывая голос, зову друга, но разве тут услышишь? Даже особенный цирковой свист, которым мы всегда перебивали вокзальный гомон и подзывали к себе своего экспедитора, растворился в чудовищной какофонии паники.

У дверей метро образовалась давка. Никто не пропускал вперед женщин, детей и стариков, которых всегда полагается спасать в первую очередь. Кто уж успел. Извините. Все мы хотим жить.

Как мы проскочили через эти двери – не понимаю. Вниз, через разветвленный переход с сотней торговых киосков. Под потолком – светящаяся табличка: «К поездам метро».

Вниз.

– Не отставать! – кричу я, не жалея связок.

Командую скорее по привычке, чем по необходимости. Все равно меня вряд ли услышат в сплошном, разноголосом крике ужаса. Но я ведь директор, я отвечаю за своих артистов, что бы ни произошло.

Мимо касс и стеклянной будки дежурного, через отключенный турникет – вниз, на станцию. Едва я ступил на пол «Проспекта», как гермодверь начала закрываться, отрезая станцию от лестницы, от поверхности, от тех, кто остался там, не успел вовремя. Оглядываю артистов. Многих здесь нет.

Лозицкие, схватившие в охапку детей.

Алешин, нырнувший в свою машину.

Роза и Толя Величко, убежавшие в цирковой подвал. И сколько их еще там осталось? Сколько из них умрет в ближайшие дни? Кто придет к железным дверям и будет без толку стучать и проситься к нам?..

Это все происходит не с нами, нет. В нашей жизни никогда бы такого не случилось. Такие вещи происходят где-то далеко и с кем-то другим, а мы только слышим об этом из новостей.

Это не с нами.

Глава 3. Красный проспект

Очнулся я уже в лазарете на Проспекте. И тут же увидел расплывающийся белый халат Глеба. Сон все еще резонировал во мне, но, как старый витраж, рассыпался по частям, истаивая и теряясь где-то на бетонном полу. Пытаясь ухватить хотя бы один из кусочков сна, я, кажется, укололся об его острые края и глухо застонал.

Тупая боль, разливающаяся по телу, – это первое, что я помню после того, как… а после чего? В голове пустота. Я не могу думать, не могу открыть глаза. Хочется снова провалиться в мягкую темноту и забыть об усиливающейся боли в спине. Она накатывает волнами, то нарастая, то почти затихая. Но каждая последующая волна сильнее предыдущей.

– А! Живой! – обрадовался Глеб и, чтобы окончательно привести меня в себя, сунул мне под нос вату, пропитанную нашатырным спиртом. Я тщетно силился поймать медбрата в фокус. Белый халат расплывался, размазывался в неровное пятно и раздваивался. Мед-братьев становилось двое.

Мне с трудом удавалось воспринимать всякие сложные слова, которыми оба Глеба так и сыпали. На анализ простейшей информации у моего мозга уходило по несколько секунд. Смысл сказанного или происходящего доходил до меня с запозданием.

– Если бы тебя не приволок на станцию тот рыжий, ты бы погиб, – сказал Глеб, щупая мой пульс.

Я резко вскочил, в голове что-то зазвенело, а перед глазами забегали «мошки». Кажется, что именно от них, от их бестолкового мельтешения и исходил этот тонкий, слышный только мне звон. Зато Глеб снова стал единственным и неповторимым в своем роде.

– Какой рыжий?

Медбрат сердито зашипел и уложил меня обратно в постель.