Парад-алле - [35]

.

Вскоре поезд, свистя, гудя и погромыхивая, прибыл. Пересекая зал, Великий Ягуар еще раз с благодарной улыбкой кивнул девушке в тюрбане. Солнечный калейдоскоп окрасил ее волосы в медный цвет. Улыбнувшись в ответ, девушка отсалютовала Великому Ягуару разливочной ложкой, которой только что зачерпнула из разрисованной кастрюльки красноватое варево, пахнущее специями, привезенными с дальних берегов, медом и местными апельсинами, и отпила прямо из нее.

Неподалеку от выхода на платформу, у стены, чуть облупившейся и заросшей плющом, стоял велосипед. Рядом кто-то оставил желтые с узорами резиновые сапоги.

Рельсы спрятались под тонким слоем воды, а на них, тихо урча, замер сверкающий чистотой состав. Небольшой, всего в несколько вагонов.

Пассажиров было немного, свободных мест предостаточно, поэтому Великий Ягуар уселся у окна и молча наблюдал, как мимо поезда, островка, беленого домика и велосипеда проплыл некто в перевернутом зонтике.

Пол задрожал, двери закрылись, машинист пробурчал в микрофон что-то неразборчивое, вскрикнул клаксон, и поезд тронулся с места, оставляя позади вокзал, котенка и девушку в тюрбане с перьями.

Ехать до пункта назначения пришлось долго, почти до заката. Поезд чинно остановился перед платформой посреди ржаного поля, когда солнечные лучи едва только окрасились в оранжевый цвет. Великий Ягуар, выйдя из вагона, пересек поле и увидел стоящий чуть поодаль полосатый шатер…

А дальше – ничего. Чистая стена и пара рисунков: девушка в тюрбане, гиганты-русалки. А мне вдруг стало страшно важно узнать, что произойдет с Великим Ягуаром дальше и зачем он ищет Центр Мира. Я закусил губу, борясь с собой и все время повторяя, что это же просто сказка, но не смог сдержать странного любопытства и, как зачарованный, подкрался к спящему Королю. Волосы его в отсветах свечей напоминали замерзший неподвижный огонь.

– Эй! – шепнул я и осторожно встряхнул Эмиля за плечо, а тот – ап! – и проснулся моментально.

– Чего тебе, Циркач?

– Что это? – тихо спросил я, указывая на проем коридора.

– Дверь, – рыжий спросонья, видимо, не сообразил, что поразила меня совсем не дверь, а то, что поселилось за ней, на коридорных стенах. То, что слилось в единую волну, захлестывающую всех, кто проходил мимо – сказку про Ягуара.

Но Червовый Король моими настроениями не особо проникся. Он пробурчал еще что-то про «акт вандализма» и поспешил вернуться к терпеливо дожидавшемуся его Морфею.

Глава 8. Решения и последствия

На следующее утро Король вызвался исследовать прилегающие коридоры, сказав напоследок ждать его здесь. Я возразил, что в одиночку это слишком опасное занятие, но он кивком указал на Веру и был таков.

Действительно, уйти вдвоем и оставить ее здесь было не очень хорошей идеей. Но и брать с собой на поиски выхода – мысль тоже так себе.

– Откуда ты знала, куда свернуть, когда мы бежали? – спросил я после долгих минут неловкого молчания.

– Мне рассказали, – ответила Вера, потупившись. – Была там у нас одна, Белкой звали. У нее был схрон как раз под последней лестницей, у той двери, что мы никак открыть не могли. Белка такая была, никому не верила, даже своим, но оно и правильно. В общак несла только самую малость, а остальное, самое ценное, прятала там. Крыса, если честно. Мы все считали ее просто забитой до тех пор, пока у нее не распух зоб и не выпали волосы. Тогда она попросила меня принести ей лекарства из этого ее схрона. Наверное, она очень боялась умереть, раз решилась рассказать мне. Знала, что я старшим болтать не стану.

– Старшим? – удивился я.

– Ну. А ты что думал, у нас, у Гадюк, анархия, да? – Вера криво усмехнулась. – Так вот, Белка рассказала мне про это место, и я пошла. Прихожу и вижу рюкзак и несколько мешков, к ступеням на разной высоте привязанных, чтобы крысы не попортили, открываю, а там чего только нет. И лекарства, и патроны, и даже кеды довоенные, представляешь? Украшения разные, поддельные паспорта, дури немного. Ну, я забрала те таблетки, которые Белка просила, принесла ей, сама не помню, как. Смотрю на нее и все думаю про эти сумки. Да с них можно было почти весь отцовский долг покрыть, если загнать то, что там лежало, нужным людям. Но прослыть среди своих крысой тоже не хотелось, знаешь ли. У нас с такими разговор короткий, пулю в лоб – и дело с концом, – Вера картинно приставила два пальца к голове, изображая пистолет. – Так вот. Через пару дней я опять пришла к схрону Белки. Встала и смотрю на рюкзак, на мешки. Открыла, стала перебирать это добро. И думала, как быть. С одной стороны, если Гадюки узнают, что я украла что-то у «сестры», – застрелят. А с другой – не рассчитаюсь с долгом – тоже убьют, но не факт, что так же быстро. Или вообще в бордель продадут, чтобы хоть часть отбить.

Вера вздохнула и, глядя куда-то в стену неподвижными глазами, стала мелко раскачиваться из стороны в сторону.

– Я и брала. Сначала понемногу. Пачку таблеток, горсть патронов, цацку какую-нибудь мелкую. Думала, придет Белка и не заметит даже, что чего-то не хватает. А потом, когда Бугор и Флинт меня за зад взяли, я продала все, что там было, даже сами сумки. Закрыла почти весь долг. А тут меня опять Белка зовет, второй раз просит принести лекарства. Но я-то вижу, что никакие таблетки ей уже не помогут. Кожа посерела, волос нет, зоб огромный, ногти ломаются, и все такое. Ну, я ей принесла какие-то пустышки, конечно, а она все спасибо говорила, за руки меня хватала, в глаза заглядывала и благодарила через каждое слово. Потом Белка стала бредить, блевала кровью, а через день умерла. Мне все сочувствовали, нас считали чуть ли не лучшими подругами. Утешали, кто как мог, а я что? У меня камень с души упал, когда ее в туннеле закопали.