Папийон - [34]

Через десять минут мы уже шагали по улице в людской толчее, но никто не обращал на нас никакого внимания. Мы глубоко вдыхали вечерний городской воздух, воздух свободы. Эта удивительная доверчивость, решение отпустить нас в довольно большой город без всякой охраны согревала сердца и вселяла не только уверенность, но и понимание, что мы просто обязаны оправдать это доверие.

Мы зашли в бар и заказали два пива. Казалось пустяк, войти и сказать: «Два пива, пожалуйста». Это так просто и естественно, и все же показалось абсолютно невероятным, что девушка-индианка с золотой раковиной в ноздре подала нам заказанное и улыбнулась: «Два доллара, сэр».

Ее жемчужная улыбка, огромные темно-фиолетовые глаза, слегка раскосые к вискам, черные волосы до плеч, платье с низким вырезом, обнажающее верх груди и позволяющее только догадываться, что и все остальное, скрытое под ним, столь же прекрасно, — все эти вещи, столь тривиальные и естественные, казалось, принадлежат к какому-то неведомому, волшебному миру.

Это не может быть правдой, Папийон. Не может быть, чтобы ты так быстро превратился из каторжанина, обреченного на пожизненное заключение, из живого трупа в свободного человека!

Платил Матуретт, у него всего и осталось, что полдоллара. Пиво оказалось восхитительно холодным, и Матуретт сказал:

— Как насчет повторить?

— Черт, — пробормотал я, — и часа не прошло, как освободился, а уже думаешь, как бы нажраться!

— Ты чего, Папи? Нажраться с двух кружек пива? Где это ты видывал такое?

— Может, оно и так, но, сдается мне, нам не следует сразу набрасываться на первые попавшиеся удовольствия. Мы должны попробовать всего по чуть-чуть, а не нажираться, как свиньи. К тому же, самое главное, деньги-то эти не наши.

— Что ж, пожалуй, ты прав. Учиться быть свободным надо постепенно, верно?

Мы вышли из бара и двинулись по Уотерс-стрит — главной улице города, пересекавшей его по диагонали, и были настолько околдованы трамваями, осликами с маленькими тележками, автомобилями, светящимися рекламами кинотеатров и дансинг-холлов, глазами молодых чернокожих и индейских девушек, которые улыбаясь глядели на нас, что незаметно прошли всю улицу до гавани. И вот перед нами освещенные огоньками корабли — туристские пароходы с влекущими надписями: Панама, Лос-Анджелес, Бостон, Квебек, грузовые суда из Гамбурга, Амстердама, и Лондона, И тут же, по всей длине набережной разместились бары, пивнушки, рестораны, битком набитые мужчинами и женщинами, пьющими, поющими, окликающими друг друга. Меня охватило желание смешаться с этой пестрой толпой, возможно вполне заурядной, но столь полной жизни.

На террасе одного из баров красовались, устрицы, морские ежи, креветки, раки, мидии и прочие дары моря, все на льду, явно для того, чтобы разжечь аппетит у прохожих. Столы, накрытые скатертями в красно-белую клетку, манили присесть, впрочем, большинство из них было уже занято. И еще девушки с кофейного цвета кожей и нежно очерченным профилем, мулатки без единой негроидной черты, такие стройные и изящные в этих своих разноцветных, низко вырезанных блузах… Я подошел к одной из них и спросил:

— Французские деньги пойдут? — и показал тысячефранковую купюру.

— Да. Сейчас я вам их разменяю.

— О'кей.

Она взяла банкноту и исчезла в глубине зала, битком набитого посетителями. Вскоре появилась вновь.

— Сюда. — Провела меня в комнатку к кассе, за которой сидел китаец.

— Вы француз?

— Да.

— Менять тысяча франков?

— Да.

— Вся в Вест-Индский доллар?

— Да.

— Паспорт?

— Нету.

— Удостоверение моряка?

— Нету.

— Документ иммигранта?

— Не имею.

— Очень чудесно.

Он что-то сказал девушке, она оглядела зал и подошла к какому-то моряку в точно такой же фуражке, как у меня — с золотой лентой и якорем, — и подвела его к кассе. Китаец спросил:

— Есть удостоверения личность?

— Тут!

Тихо и спокойно китаец заполнил обменный бланк на тысячу франков на имя этого незнакомца и попросил его расписаться. Затем девушка взяла его под руку и увела. Похоже он так и не сообразил, что произошло. Я получил двести пятьдесят Вест-Индских долларов, пятьдесят из них — одно — и двухдолларовыми бумажками. Сунул девушке один доллар, затем мы вышли в зал и сели за стол, где устроили настоящее пиршество, запивая дары моря восхитительным сухим белым вином.

Тетрадь четвертая Первый побег (продолжение)

Тринидад

До сих пор перед моими глазами стоит эта первая ночь свободы в Английском городке, я вижу ее так ярко и отчетливо, словно это было вчера. Мы бродили по улицам, опьянев от огней, в самом сердце веселой смеющейся толпы, преисполненные счастьем. Помню бар, битком набитый матросами, тут же развлекались и местные девушки, ожидающие, что их кто-то подцепит. Кстати в этих девушках не было ничего непристойного, они разительно отличались от женщин Парижских, Гаврских и Марсельских трущоб. Вместо размалеванных, отмеченных алчностью и похотью лиц с хитрыми подлыми глазками — совсем другие, удивительно разнообразные. Здесь были девушки всех оттенков кожи — желтые китаянки и черные африканки, светло-шоколадные с гладкими волосами индуски или яванки, чьи родители, возможно, познакомились на сахарных плантациях; была здесь и удивительная красавица с золотой раковиной в ноздре, индианка с римским профилем и лицом цвета меди, освещенным двумя огромными сияющими глазами с длинными ресницами, выставившая вперед свой бюст, словно хотела этим сказать: «Вот, полюбуйтесь, какие у меня грудки!» У всех в волосах — яркие цветы. Девушки казались воплощением любви, разжигали желание, но без какой-либо пошлости, грязи и меркантильности, — совершенно не чувствовалось, что они здесь на работе, они действительно веселились от души, и, глядя на них, сразу становилось ясно, что деньги для них не главное. Как пара мотыльков, устремленных к свету, мы с Матуреттом переходили из бара в бар, и, только оказавшись на ярко освещенной площади, я бросил взгляд на башенные часы. Два. Уже два часа ночи! Боже, нам же давно пора обратно, совсем загулялись! Что подумает о нас капитан Армии Спасения!.. Я поймал такси, и мы помчались. Заплатив таксисту два доллара, мы вошли в гостиницу, сгорая от стыда. В холле нас приветливо встретила молоденькая блондинка в форме солдата Армии Спасения. Похоже ее нисколько не удивил и не рассердил наш поздний приход. Сказав что-то по-английски, что — мы не поняли, но, судя по всему, вполне доброжелательное, она протянула нам ключи от комнаты и пожелала доброй ночи. И мы отправились спать.