Папийон - [144]

— Ладно, посмотрим, — сказал Гитту. — Однако хотя бы на первое время держи его при себе.

Наконец все мы расселись на полу на старых армейских одеялах и закурили, и я рассказал Гитту о всех своих приключениях за последние девять лет. Он и его друзья слушали это повествование, разинув рты, живо воспринимая все детали и подробности, так как и им было знакомо и понятно все, через что мне довелось пройти. Двое из них знали Сильвена и страшно расстроились, узнав о его трагической смерти. В лавочку непрерывно заглядывали люди всех цветов кожи, время от времени кто-то из них покупал туфли или метлу, так как Гитту с приятелями занимался еще изготовлением метел, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Они рассказали мне, что здесь, в Джорджтауне, осело около тридцати человек, бежавших с каторги. По вечерам они встречались в баре в центре города и пили пиво или ром. Жуло добавил, что все они работают, и большинство ведет себя вполне прилично.

Сидя в тени возле раскрытой двери, мы вдруг заметили проходившего по улице китайца, и Куик окликнул его. А затем он и Ван Ху вдруг встали и, не сказав мне ни слова, пошли вслед за этим человеком. Однако ясно было, что собрались они недалеко, так как поросенок плелся сзади.

Часа через два Куик вернулся с ослом, запряженным в маленькую тележку. Гордый, как павлин, он управлял этой повозкой и обращался к ослу по-китайски. Похоже животное понимало этот язык. В тележке оказались три раскладушки, три матраца, подушки и три чемодана. В одном из них, который он протянул мне, лежали рубашки, жилеты, галстуки, две пары туфель и другие носильные вещи.

— Где ты все это взял, Куик-Куик?

— У земляка. Он подарил. Если хочешь, завтра можем пойти познакомиться.

— Прекрасно.

Мы думали, что Куик отправится отдавать тележку, но ничего подобного — он распряг его и привязал.

— И тележку с ослом тоже подарили. С ними легче можно заработать, так они сказали. Завтра утром придет один китаец и научит как.

— Смотри-ка, шустрые, однако, ребята, эти твои земляки!

Гитту сказал, что осла с тележкой можно пока оставить во дворе. Итак наш первый день на свободе, похоже, начался удачно. Вечером все мы, рассевшись на самодельных скамейках, ели очень вкусный овощной суп, приготовленный Жуло, и изумительные спагетти.

— Уборку и другую домашнюю работу мы делаем по очереди, — объяснил Гитту.

Трапеза стала символом нового нарождающегося братства. Куик, Ван Ху и я были совершенно счастливы. У нас есть крыша над головой, постели, добрые и открытые друзья, готовые, несмотря на свою собственную бедность, поделиться всем. Чего еще можно желать?

— Что собираешься делать вечером, Папийон? — спросил Гитту. — Может, хочешь сходить в бар, где собираются все наши ребята?

— Нет, пожалуй, останусь. А ты иди, если хочешь, обо мне не беспокойся.

— Схожу, пожалуй. Просто надо кое-кого повидать.

— А мы с Куиком и одноруким посидим дома.

Малыш Луи и Гитту оделись, повязали галстуки и отправились в город. Жуло остался — ему надо было доделать несколько пар обуви. Я решил немного побродить с китайцами по окрестным улицам, чтобы познакомиться с районом. Жили здесь в основном только индийцы. Очень мало черных, белых почти ни одного, два или три китайских ресторана.

Вообще этот район Пенитенс-Риверс напоминал уголок Индии или Явы. Попадались очень красивые молодые женщины, старики носили длинные белые одеяния. Многие шли босыми. Бедный район, но одеты все чисто. Улицы освещены плохо, бары полны пьющих и жующих людей, отовсюду доносится индийская музыка.

Какой-то лакированно-черный негр в белом костюме и галстуке остановил меня:

— Вы француз, месье?

— Да.

— Как приятно встретить соотечественника! Зайдемте куда-нибудь выпить.

— С удовольствием. Но я не один, с друзьями.

— Это неважно. Они говорят по-французски?

— Да.

И вот мы четверо сидим за столиком с видом на набережную. Негр — мартиниканец говорил по-французски просто великолепно, куда лучше нас. Он предостерег нас от общения с англоязычными неграми, сказав, что все они лжецы.

— Не то что мы, французы. Нам можно доверять.

Я улыбнулся про себя, услышав от угольно-черного негра это «мы, французы». Но тут же возникло немного неприятное чувство. Нельзя отрицать, этот мартиниканец был настоящим французом, большим французом, чем я. У него было больше прав называться им, ибо он искренне и глубоко был предан этой стране. Он был готов отдать жизнь за Францию, а я — нет. Так что он — куда более настоящий француз, чем я. Умолчав, однако, об этих своих умозаключениях, я заметил:

— Да. Я тоже страшно рад встретить соотечественника и поговорить на родном языке, тем более что по-английски я говорю очень скверно.

— Нет, я владею английским вполне прилично. Если могу быть чем-нибудь полезен, к вашим услугам. Вы давно в Джорджтауне?

— Всего неделю.

— А откуда прибыли?

— Из Французской Гвианы.

— Вот как? Так вы беглый или охранник, который хочет перейти на сторону де Голля?

— Нет. Я всего лишь беглый каторжник.

— А ваши друзья?

— Тоже.

— Месье Анри, я совершенно ничего не хочу знать о вашем прошлом. Но сейчас настал момент, когда Франция нуждается в нашей помощи. Сам я за де Голля и жду корабля в Англию. Приходите ко мне завтра в клуб моряков — вот адрес. Буду рад, если вы к нам присоединитесь.