Папапа. Современная китайская проза - [61]

Тот бурый волк, что был размером со Слепыша, бежал впереди и показывал дорогу. Добравшись до входа в овраг и увидев выходившего оттуда старика, хищники резко остановились. Мгновение спустя волк, что был впереди, оглянувшись на собратьев, смело повёл стаю на человека. Тот встал, как громом поражённый, осознав, что угодил в ловушку.

Старик думал: «Как было бы хорошо, если бы я не мылся. Как было бы хорошо, если бы я не сидел и не отдыхал на берегу водоёма. Как было бы хорошо, если бы я быстро пустился в путь и был уже на горе, а стая волков устроила бы засаду в открытом месте». Размышляя об этом, он старался не подавать вида, что боится. Медленно поставив вёдра на ровное место, он спокойно отцепил коромысло от дужек вёдер, резко развернулся и, как будто перед ним вовсе не было волков, с коромыслом наперевес двинулся вперёд. Его шаги были спокойны и неторопливы. Крючки на коромысле качались взад-вперёд при каждом движении. Волки шли навстречу человеку, человек шёл навстречу волкам. Расстояние в тридцать шагов стремительно сокращалось. Оставалось уже немногим более десяти шагов между ними, но старик продолжал невозмутимо идти вперёд, словно собираясь с силами, чтобы ворваться в стаю. Хладнокровие старика озадачило хищников. Они замедлили шаг, а затем и вовсе остановились у входа в овраг.

Старик шёл вперёд. Два стоявших впереди волка немного отступили, и от этого его старое сердце, беспомощно висевшее в воздухе, приземлилось на твёрдую почву. Он стал продвигаться вперёд ещё быстрее и решительнее, а звук его шагов сотрясал овраг так, что с обрыва посыпались мелкие камешки. Глаза волков внимательно следили за человеком, а он дошёл до узкого, словно бутылочное горлышко, прохода и, окинув взглядом стенки оврага, остановился. Он выбрал это место в два шага шириной, поскольку знал, что здесь волки не смогут зайти ему за спину и окружить его. И тогда старик встал в центре узкого прохода.

Началось противостояние.

Родниковая вода, наполнившая желудок, заглушила острый голод и нестерпимую жажду. Старик решил для себя так: «Мне нужно стоять в этом узком проёме прямо, не упасть, и тогда, возможно, я смогу выбраться отсюда живым». Солнце в конце концов вобрало в себя остатки своего красного сияния. Спустились сумерки. Из оврага небо казалось тёмным, почти того же бурого цвета, что и шкуры волков. Сумеречное безмолвие, издавая слабый шелест, спускалось из безграничных просторов небес в овраг. Старик подсчитал волков: их было девять — три больших, четыре размером со Слепыша и два совсем молодых, видимо, появившихся на свет в этом году. Волки ещё не осознали, в чём причина такого спокойствия человека…

Старик стоял как вкопанный.

Глаза хищников, источавшие зелёный свет, напоминали повисшие в воздухе бусины. Мёртвая тишина чёрной горой повисла над головами человека и волков. Старик не шевелился и не издавал ни звука. Когда хищники, видимо, поняли, что он двигался так стремительно, чтобы захватить узкое горло оврага, один из них издал синекрасный, длинный-предлинный вой. Вслед за этим стая снова двинулась на старика. Тот резко взмахнул коромыслом и с силой ударил им о землю перед собой.

Волки остановились.

Находясь от хищников на расстоянии семи-восьми шагов, старик выделил из стаи одного из трёх крупных волков, стоявшего в центре, — видимо, это был вожак. На его левом ухе виднелись шрамы от зубов, и он немного хромал. Старик глядел на него, не отрывая глаз. Так они какое-то время смотрели друг на друга, а затем волк издал хриплый продолжительный рык, и стая снова перешла в наступление. Когда между ними оставалось пять-шесть шагов, старик взмахнул коромыслом и, крепко схватившись за него обеими руками, прицелился в самый центр волчьей стаи — в голову вожака.

Стая снова остановилась.

Последний луч света упал на хищников. Не отрывая взгляда от вожака, старик заметил, что из девяти волков ярче всех блестели глаза не у трёх крупных хищников и не у четырёх среднего размера, а у двух самых молодых, которые оказывались то впереди, то внутри стаи. Их взгляды были прозрачными и сверкающими, как лучи солнца, отражающиеся от водной глади в знойный полдень, и в этих взглядах были видны страх и смятение. Молодые волки то и дело оглядывались на вожака, а вожак время от времени издавал только им понятный сине-красный рык. Последние сумеречные отблески растаяли, и тьма накрыла всех с головой. В этой кромешной тьме волчьи глаза отливали изумрудным светом воды в водоёме. От входа в ущелье потянуло синим волчьим духом. Этот запах не был похож на крысиное зловоние, он казался легче, не таким густым и резким, но ощущался отчётливо. Старик подумал о кукурузе, о том, что белые пятна, возможно, уже покрыли все листья и доползли до стебля. Он знал, что если болезнь ещё не поразила сердцевину стебля, а верхушка ещё зелёная и пышная, то его можно спасти. Размышления нарушил пронзительный вой вожака, походивший на хлёсткий удар ивовым прутом. Старик вздрогнул и сказал себе: «Ты должен думать только о волках. Отвлечёшься — погибнешь!» К счастью, волки ничего не заметили. Когда по зову вожака стая вновь двинулась вперёд, старик закрутил в воздухе коромыслом. Удары коромысла о стенки оврага леденящим эхом разнеслись по всему ущелью, и продвинувшиеся на шаг вперёд волки снова отступили.