Папапа. Современная китайская проза - [11]

Впрочем, для Бинцзая это не имело никакого значения.

О том, кем были предки и как они жили, люди узнавали из старинных песен. В горах солнце садилось рано, вечера казались длинными и скучными, если проводить их в одиночестве. Жители собирались у кого-нибудь дома, пели песни, рассказывали предания, говорили о крестьянских заботах, о бесчинствах разбойников, клевали носом или просто сидели и молчали. Чаще всего собирались в доме у тех, кто побогаче, где всё — и очаг, и утварь — лоснилось от кабаньего жира. Когда зажигали плошки на стенах, заправленные тем же жиром, они горели пугающим голубоватым огнём. А когда в проволочных корзинах жгли сосновую смолу, всё озарялось медно-красным светом. Треск смолы сопровождался тревожными всполохами, и уснувшее в светильнике пламя начинало сонно подрагивать. В очаге огонь горел всегда. Зимой им обогревались, летом дым отгонял комаров. Балки и стропила под потолком закоптились до черноты, сквозь эту черноту их контуры были почти неразличимы, в носу же пощипывало от горького запаха гари. С потолка свисали гирлянды пепла, и, когда из очага вырывался жар, они рассыпались, и пепел парил в воздухе, пока наконец не опускался людям на головы, плечи или колени, а те этого даже не замечали.

Дэлун[8] пел лучше всех. У него не росла борода, и брови были жидкие. Он был человеком свободных нравов, и стоило упомянуть его имя, как женщины начинали перемывать ему кости. Природа одарила его женским голосом, высоким и звонким. Всякий раз, выводя на одном дыхании мелодию, он словно нож вонзал, так бередил душу, заставляя всё существо сжиматься. Все восхищались его талантом: «Дэлун — это Голос!»

Ради забавы он завёл зелёную змейку, удалив ей ядовитые зубы. Когда он входил, его встречали насмешками, но он не обращал на них внимания, устремлял взор в потолок, брал на пробу несколько нот и без лишних уговоров начинал петь:

Много ль в уезде Чэньчжоу домов?

Много ль стропил у леса столбов?

Много ли птиц в Петушиных горах?

Много ли пуха во множестве гнёзд?

Помимо арий из опер, слушателям нравились песни о любви. Он сам исполнял их с великим удовольствием:

Без любимого тоскливо, давит скука грудь,

Хоть отправишься в дорогу, хоть решишь уснуть.

Полдороги одолеешь, да и то с трудом.

Полкровати оставляешь, забываясь сном.

На свадьбу и похороны, а также на Новый год в деревушке было принято петь цзянь — песни о старине, о давно умерших предках. О предках пели, переходя от отца к деду, от деда к прадеду и так до Цзянляна. Цзянлян был их предком, но родился он не раньше, чем Фуфан, Фуфан родился не раньше, чем Хоню, Хоню родился не раньше, чем Юнай. Юнай родился от отца с матерью, так кто же, спрашивается, даровал жизнь его родителям? Это был Синтянь. Возможно, тот самый Синтянь,[9] о котором Тао Цянь[10] в своих стихах написал: «Проявил непреклонную волю и продолжил борьбу». Когда Синтянь родился, небо и земля ещё не отделились друг от друга, небо было белой глиной, а земля — чёрной, даже мышь не могла бы проскочить между ними. Синтянь взмахом топора отделил небо от земли. Но в удар он вложил слишком много силы и с размаху сам себе отрубил голову, после чего его соски стали глазами, а пупок превратился в рот. Он смеялся так, что двигалась земля и сотрясались горы. Танцуя, он три года бил топором по небу, и только тогда небо поднялось, три года бил по земле, и только тогда она опустилась.

Но как же попали сюда потомки Синтяня? Это было очень давно. Пять женщин и шестеро мужчин поселились на берегу Восточного моря, потомство их постепенно ста новилось всё более многочисленным, род разрастался, повсюду уже жили люди, и не было даже клочка свободной земли. Невестки из пяти семей пользовались одной ступкой для риса, золовки из шести семей пользовались одним ведром для воды — разве можно было так жить дальше? Тогда по совету птицы-феникса они взяли плуги и бороны, сели в лодки из клёна и в лодки из китайского лавра и отправились в Западные горы. Феникс стал их проводником. Найдя реку Цзиньшуйхэ с водой жёлтого цвета, полную золота, они вымыли его до конца, на случай если золото будет в цене; найдя реку Иньшуйхэ с водой белого цвета, полную серебра, они вычерпали его до дна, на случай если серебро будет в цене; и наконец нашли тускло мерцающую в сумерках реку Даомицзян, полную риса. Рисовая река, рисовая река — только когда есть рис, можно растить детей. И тогда они радостно запели:

Женщины идут с востока — вереницей длинной.

И мужчины прочь с востока — вереницей длинной.

Вереницей, друг за другом — в гору, на вершину.

Терпеливо, шаг за шагом — в гору, на вершину.

Обернуться бы с вершины на родимый край,

Да его за облаками не видать давно.

Вереницей, друг за другом — под гору, в долину.

Терпеливо, шаг за шагом — под гору, в долину.

Посмотреть бы из долины, что там впереди,

Да вокруг одни лишь горы, сколь хватает глаз.

Вереницей, шаг за шагом — долго ль нам идти?

С каждым шагом мы всё дальше от конца пути.

Говорят, что некогда один летописец, побывавший на равнине Цяньцзяпин, сказал, будто событий, о которых поётся в песнях, никогда на самом деле не было. Он сказал, что голову Синтяню отрубил Хуан-ди в борьбе за престол. Четыре знаменитые фамилии этих мест — Пэн, Ли, Ма и Мо — прежде жили в озёрном краю Юньмэн, а вовсе не где-то у Восточного моря. А потом из-за войны между императорами Хуан-ди и Янь-ди беженцы отправились к прилегающим к Уси юго-западным районам и оказались в горной местности, населённой племенами