Папа, я проснулась! - [39]

Мы со Светой шли через парк, немного заплутав. Кишинев присматривался, прислушивался и постепенно открывал свои объятия – немного формально, неохотно, но встречные уже улыбались, помогали найти дорогу, кричали вслед, чтобы уточнить, куда идти покороче, сквозь ветви гигантских древних деревьев вдруг стрельнул по-хулигански лихо и внезапно молодой и ясный солнечный луч. Серая галка слетела с ветки и важно почапала по выложенной камнем тропинке, переваливаясь не спеша, оглядываясь высокомерно на нас, мол, учтите, дамы: червяки – мои, остальное – ваше. Знайте, чей это парк и кто тут главный.

– Ооо, ну вот, как я давно здесь не была, и как здесь все изменилось, – вдруг всплеснула руками Света, – какая тоска!

Светина тоска была вывалена горой на пустыре и состояла из срезанных и покромсанных в большие чурбаки громадных старых деревьев с полыми, изъеденными временем трухлявыми сердцами.

– Ну вот, – говорю, – даже и возраст не посчитать, все кольца годовые изъедены.

– Пойдем отсюда, – Света искренне хотела меня утешить, – вон там есть большой пруд. Все кишиневцы его любят, хотя он в последнее время зарос, исчезли лодки и катамараны, все меньше людей приезжает сюда отдыхать.

Мы подошли к пруду и причудливо отразились в воде. Света оказалась в отражении совсем маленькой девочкой, а я – юной студенткой, и, хотя здесь, в мокром парке, вокруг нас, кроме знакомой серой галки, больше никого не было, в ясном отражении за спинами девушки и девочки, которые стояли на самой кромке бетонного укрепления пруда, отразились радостные люди. Они сидели в пляжных ярких креслах и на клетчатых скатертях, покрывавших широкие деревянные столы, ели, пили, пели под гитару, там в отражении бегали дети, играли в бадминтон, целовалась парочка у фонтана, вокруг пруда поднимались вековые деревья, богатырские и кряжистые, раскинув крепкие сочные ветви с ярко-зелеными листьями. Я, не поверив своим глазам, махнула рукой, девушка, похожая на меня, в зеркале пруда улыбнулась, а девочка поменьше хитро прищурилась. Уходя, мы оглянулись на прощание. (Моя мама говорит, что можно оглядываться до поворота. И смотреть вслед уходящему тоже до поворота.) Я оглянулась: девочки в озере уходили куда-то в глубь парка, а им навстречу бежал и дзенькал радостно, по-детски кишиневский старый трамвай.

Девочка на шаре

И вот раннее утро следующего дня. Вместо доброго утра пробегавшие мимо меня или навстречу волонтеры считали своим долгом спросить:

– Ты кушала?

– Да-да, – рассеянно отвечала я всякий раз.

И, наверное, если бы я десять раз ответила, что нет, меня десять раз потащили бы вниз в кафе и стали бы кормить завтраком из трех-четырех блюд плюс десерт.

Поэтому я всем отвечала сытым голосом:

– Да, спасибо, я кушала.

Хотя по утрам я «кушаю» только кофе.

И вот под десятое «Ты кушала?» в многолюдное, голосящее, веселое, многоязычное лобби отеля, в широкие входные двери вдруг вплыла в облаке хрустящей небесной свежести Света Борта. И глаза ее светились ярко, искристо, как будто изнутри в Светиной голове включили маленькие фиолетовые фонарики. У Светы глаза и вправду фиолетовые. На солнце – светло-сиреневые. В тени – густого цвета персидской сирени. Такая Света.

Она вплыла – именно легко вплыла, как будто парила над полом, или как будто только что влюбилась.

Я ей говорю:

– Здрасте, Света, вы что, влюбленная, что ли, Света?

И смотрю на нее во все глаза – что с ней такое, цвет лица, как будто ей восемь лет, как будто она из той дальней фиолетовой планеты красивых девочек в ярко-желтых майках.

Так вот я ее спрашиваю:

– Света, вы что, с неба свалились?

Она говорит:

– Да. Только не свалилась, а плааавно спустилась.

Тут кто-то пробегает мимо нас и мимоходом спрашивает:

– Ты кушала?

– Да! – хором заорали мы.

– Я кушала… – мечтательно начала Света, и глаза ее фиолетовые были где-то там, далеко и высоко, она вдруг тряхнула головой, – ой! То есть я не кушала, я… летала. Летала, понимаете? В небе. На воздушном шаре.

Вот вы мне скажите, дорогие друзья, что вы делаете, когда приезжаете в другую страну, в незнакомый город, а под отелем стоит автобус и всех приглашают на экскурсию? Вы берете фотоаппарат, блокноты, садитесь в автобус и едете смотреть город, шастать по музеям, фотографировать памятники, посещать дворцы и крепости.

А что делает… я?

Я… делает вот что – заказывает кофе, плотно усаживается в кресло, напротив сажает интересного собеседника, задает ему вопросы и слушает, слушает и слушает.

И вот передо мной исключительно интересный собеседник Света. Поскольку, как выяснилось, ее увлечение – летать.

– Ну что вы, – говорит Света, – это разные вещи, разные ощущения: самолет и воздушный шар. Самолет – это транспорт, цивилизация, это конструктивизм, экономия времени, современность, темпы. Это боязнь, конечно. Это дискомфорт при взлете, при посадке, если летчик не очень опытный или не очень аккуратный. А воздушный шар – это наслаждение, чародейство, приключение, авантюра, путешествие, вояж, странствие, романтика.

Когда ты подымаешься вверх на воздушном шаре, понятие времени перестает существовать. Ты поднимаешься мягко, не чувствуешь практически отрыва от земли – ты же там стоишь! На твердой поверхности. И вот ты, стоя на твердом, поднимаешься в небо, а там такой воздух, озон, прохлада, иногда даже холод. А внизу – неизвестно какое время, какой век – то ли динозавры носятся меж папоротников, то ли конкистадоры завоевывают племена, то ли сумасшедший цезарь обманывает и растлевает свой народ, то ли чья-то королева награждает подданных своих за победу, то ли дымят костры инквизиции, выпускники школ сдают единый государственный экзамен на право поступления в высшее учебное заведение. Путешествие на воздушном шаре расширяет и продлевает твою жизнь и дает тебе силы любить, понимать, терпеть, прощать. Всех.