Папа - [60]

Вернуться, что ли, в тот ресторанчик в Аркадии? Нет, я сейчас поднимусь на Приморский бульвар, дойду до Оперного, сверну на Дерибасовскую, пройдусь. В который раз погрущу о закрытом одесситами «Фиделе», где когда-то мы сидели с моим мужчиной и нашей дочерью. Тогда уже и здесь понастроили «Макдоналдсов», и наша дочь не захотела причащаться мидий и камбал. И тогда её папа сказал ей:

– Мы останемся здесь, но ты можешь самостоятельно сходить и закупить себе ведро макдосятины. Тащи его сюда. Мы не будем без тебя ужинать. Подождём.

Я было пыталась возмутиться, мол, тут вкусно и полезно. Да и неудобно как-то… А мой мужчина мне сказал:

– Масик, пей и закусывай, как раньше! Мы без тебя разберёмся!

И наша чуть не треснувшая от эйфории самостоятельности пятилетняя дочь спустя двадцать минут с огромным удовольствием лопала свои ватные бутерброды за столиком «Фиделя», пока мы смешили мидий и камбал якобы неуместной текилой.

Потом я посижу на бортике фонтана в Горсаду и чуть-чуть, по старой привычке, поплету макраме. Из одиночных и парных узелков. Говорливых или просто спешащих куда-то. Курящих, смеющихся, хмурых, косящихся на мои ноги… И вдруг, среди прочих, прочих и прочих, появится красивый мужчина и будет крепко-крепко держать за ладошку пятилетнюю малышку. Ох уж эти красивые мужчины. Они всегда сперва умные мальчики. А когда у них появляются малышки – они становятся отцами. Некоторые даже папами. И совсем уж избранные не только становятся, но и навсегда остаются… Пятилетняя малышка, идущая рядом с красивым мужчиной мимо фонтана, скажет ему:

– Папочка, ты меня сильно-сильно любишь?

– Ну, конечно, деточка! – ответит он ей.

– Даже сильнее-сильнее мамы?

– Сильнее-сильнее! – рассмеётся он.

– И никогда-никогда не разлюбишь меня?

– Никогда-никогда! – серьёзно пообещает он.

– И всегда-всегда будешь рядом?

– Даже если я не всегда-всегда буду рядом, то ты сможешь мне позвонить и сказать: «Папа, привет!» – объяснит он.

– И что тогда? – хитро прищурится она.

– И тогда я буду счастлив.

Красивый мужчина купит своей дочери воздушный шарик, и они пойдут дальше гулять по этому прекрасному южному приморскому городу, где весенние вечера только кажутся быстро проходящими, а на самом деле бесконечны запахами акации, сирени и близостью моря. Здесь так невыразимо хорошо… Но отчего же мне так невыносимо пронзительно будет смотреть вслед этому красивому мужчине, за руку которого крепко-крепко держится пятилетняя малышка? Почему же меня охватит совершенно животная тоска, и сердце забьётся сильнее, и вспотеют ладони, и что-то оборвётся в солнечном сплетении, заставив схватиться за телефон, чуть не в панической атаке набрать номер и проговорить в трубку быстро-быстро:

– Папа, привет! Ты меня сильно-сильно любишь?

– Ну, конечно, деточка! – услышу я в ответ.

«Пусть это слышит каждая девочка. Пять ей, сорок четыре или семьдесят. Пусть мир девочек покоится на плечах пап!» – подумаю я и тут же сама над собой рассмеюсь за это пафосное заклинание. Совершенно неважно, какие были отцы или не было их вовсе. Как, впрочем, и матери. Взрослый человек, даже если он – женщина: сам. И ему не о чем говорить с родителями. И это чертовски смешно – в сорок четыре года звонить мужу в приступе паники посреди самой прекрасной весны одного из самых прекрасных городов и говорить ему:

– Папа, привет! Папочка, ты меня сильно-сильно любишь?

Чертовски смешно. Но так приятно услышать в ответ:

– Ну, конечно, деточка!

Почему бы и нет? Почему бы и не пожелать всем девочкам всего самого хорошего и посреди самого хорошего – лучшее из лучшего: своего Папу. Я влюблена в окружающий мир, и в жизнь, и в разных людей. Я люблю столько различных мест в этом мире. Я здорова, и мне хорошо, и я люблю повеселиться, в самом деле, какого чёрта!..

Москва – Киев – Одесса – Москва,

весна 2011.

Post scriptum:

Болтать всегда плохо. Ещё плохо писать о том, что действительно с вами случилось.

Губит наверняка.

Чтобы вышло толково, надо писать о том, что вы сами придумали, сами создали. И получится правда…

Всё толковое, что ему удалось написать, он выдумал сам. Ничего этого не было. Было другое. Может статься, что лучше. Никто из его родных так ничего и не понял. Считали, что всё, что он пишет, он сам пережил…

…Впечатления надо переплавлять и создавать людей заново…

Если бы только всегда удавалось писать именно так. Будет время, и это исполнится. Он хотел стать великим писателем. Он почти был уверен, что станет великим писателем. По-всякому это чувствовал. Станет назло всем помехам. Это будет совсем не легко.

Нелегко стать великим писателем, если вы влюблены в окружающий мир, и в жизнь, и в разных людей. И любите столько различных мест в этом мире. Вы здоровы, и вам хорошо, и вы любите повеселиться, в самом деле, какого чёрта!..

Эрнест Хемингуэй.

«О писательстве», 1924 год.