Папа и море - [27]
Возле пригорка, где она пилила дрова, росла маленькая рябина, которая очень нравилась маме. Теперь на рябине, на этом маленьком деревце, висели красные ягоды, масса ягод. Самые красивые кусочки дерева мама положила под рябинку. Она много знала о древесных породах: как выглядит дуб, что такое розовое дерево, узнавала орегонскую сосну и красное дерево. Все они пахли по-разному, были разными на ощупь, и все они попадали к ней после очень долгого путешествия.
— Розовое и палисандровое дерево, — пробормотала мама с глубоким удовлетворением и продолжала пилить дальше.
Остальные члены семейства привыкли видеть маму за этим занятием, хотя из-за поленницы дров ее было видно все меньше и меньше. Вначале папа возмутился и хотел сам занять дровяную горку. Но тут мама рассердилась и заявила, что не уступит.
— Я тоже хочу позабавиться, — сказала она.
Под конец поленница выросла настолько, что снаружи видны были только мамины уши. Но она все пилила, а по утрам ходила по берегу и собирала новые деревяшки.
В это серое, совершенно неподвижное утро мама нашла на отмели раковину. Это была большая тигровая раковина, внутри розовая, а снаружи бежевая с коричневыми пятнами.
Мама удивилась и очень обрадовалась. Раковина лежала на песке, хотя прилива не было уже целую неделю. А чуть подальше она нашла белую раковину — такими обрамляют клумбы в саду. Факт тот, что внезапно на берегу появилось множество раковин, больших и маленьких. А самое невероятное, что на одной из них было красными буковками написано: «На память о западном побережье».
Мама еще больше удивилась и собрала все раковины в передник. Потом она отправилась показать их папе, который прочищал дно в Черном Оке.
Папа лежал, свесив мордочку через борт. Сверху он казался очень маленьким, как и его лодка с болтающимися в воде веслами.
— Иди сюда, я тебе что-то покажу! — крикнула Муми-мама.
Папа подогнал лодку к мысу.
— Погляди-ка, настоящие раковины! — воскликнула мама. — Они лежали на отмели, а вчера там не было ни одной!
— Очень странно, — сказал папа и выбил пепел из трубки о камень. — Это одна из загадок моря. Иногда меня просто пленяет мысль о таинственных путях моря. Ты говоришь, они лежали на отмели, далеко от воды, а вчера их не было. Это значит, что море может подняться на метр за несколько часов и снова отступить. Хотя у нас не бывает прилива и отлива, как в других местах, о которых мы слыхали. Это очень интересно. Что же касается надписи, то она открывает просто-напросто неслыханные возможности.
Он серьезно посмотрел на маму.
— И ты понимаешь, — продолжал он, — это так важно, что я подумаю и, возможно, напишу диссертацию. Обо всем, что касается моря, настоящего большого моря. Я должен познать море. Пристани, дорожки и рыбалка — все это для мелких людишек, которых не волнуют глобальные процессы. — Он повторил: — Глобальные процессы. — Это звучало красиво. — Именно Черное Око подало мне эту идею.
— А здесь глубоко? — спросила мама, широко раскрыв глаза.
— Очень. Лот едва достает до дна. Сегодня я поднял жестяную банку, что подтверждает мои предположения.
Мама кивнула. Немного помолчав, она сказала:
— Я, пожалуй, пойду и обложу клумбы раковинами.
Папа не ответил, мысли его были далеко.
В это время Муми-тролль сжигал ободранную шкатулку в маминой плите. К чему было хранить ее, раз он отковырял с нее все раковины. Он нашел шкатулку в нижнем ящике комода, мама там никогда не рылась, потому что там, по всей вероятности, лежали самые сокровенные предметы, принадлежавшие Смотрителю маяка.
Жестяная банка была ломаная и ржавая. По-видимому, в ней никогда ничего не хранили, кроме скипидара или бензина. Но это было доказательством. Черное Око было тайником моря, его черным ящиком. Папа с отчаянной уверенностью надеялся, что все лежит на дне и ждет его. «Все» означало — все, что угодно. Он думал, что стоит ему все это поднять, как он познает море и все встанет на свои места. И он сам тоже. Такое у него было ощущение.
Поэтому папа упрямо тралил дно и измерял глубину лотом на самой середине, которую он называл бездонной.
— Бездонная, — шептал он про себя и чувствовал, как от магии этого слова по спине у него бегут мурашки.
Почти везде лот останавливался на одной глубине. Но иногда канат опускался до бесконечности, как папа его ни надвязывал. Лодка была завалена перепутанными канатами и веревками. Он тащил сюда каждый обрывок веревки, который только мог найти (хотя все они были, разумеется, для чего-нибудь другого. Но так уж всегда бывает с веревками).
Папа развил гипотезу о глубокой дыре, которая идет к центру земли, — о кратере погасшего вулкана. Под конец он стал записывать свои предположения в старую тетрадь в клеенчатой обложке, которую он нашел на чердаке. Несколько страниц были заняты записками Смотрителя маяка. Он писал маленькие слова, оставляя между ними большие промежутки, как будто по бумаге прополз паучок.
«Волна одинока, луна вступила в седьмую фазу, — читал папа. — Сатурн встречается с Марсом». Может быть, все же у Смотрителя маяка бывали гости. И ему бывало повеселее. Но все остальное место занимали цифры. Папа не мог в них разобраться. Он перевернул тетрадь и стал писать с другого конца.
