Папа Хейли - [4]

Они добрались до нижней ступеньки. И вот тогда Шэрон все поняла. Ей сразу же сделалось ясно, почему папа Хейли запретил им спускаться в подвал. Здесь Эд Уэстин оборудовал себе мастерскую, потрясающую мастерскую. Куда и вправду не стоит пускать детей, чтобы они ничего не сломали и не перепутали.

Шэрон в жизни не видела мастерской круче. Все буквально сверкало. Вдоль трех стен стояли высокие деревянные верстаки с фанерными спинками, испещренными крошечными отверстиями, в которые были вставлены серебристые крючки. На крючках висели самые разные инструменты: молотки, стамески, сверла, зажимы, уровни — всевозможных размеров. Все аккуратно развешано по местам.

Шэрон не знала названий многих инструментов. Она знала, конечно же, молотки, отвертки и сверла, но там было много других инструментов — каких-то совсем специальных и непонятных. Все они были подобраны явно не просто так, а для какой-то конкретной задачи. Шэрон подумала — и почему-то ей было приятно об этом думать, — что с таким набором инструментов можно смастерить все что угодно.

Комод, книжный шкаф, стол или лодку. Все что захочешь.

Даже ракету.

— Тут его инструменты, — сказала Хейли. — Вот почему он не хочет, чтобы мы сюда заходили. Не хочет, чтобы мы играли с его инструментами. Потому что они для дела.

Шэрон не нуждалась в пояснениях. Она никогда не решилась бы даже притронуться ни к одной вещи в этой мастерской. Здесь все такое красивое. Все идеальное. Ей бы и в голову не пришло трогать руками эти верстаки, покрытые лаком цвета густого золотистого меда — таким насыщенным и блестящим, словно в течение десятилетий лак вбирал в себя солнечный свет. Она бы и пальцем не тронула ни один инструмент, не говоря уж о том, чтобы взять его в руки. Это было бы неуважением к папе Хейли.

— Здесь удивительно, — сказала Шэрон.

— Ага.

Они по-прежнему стояли у лестницы, не решаясь пройти в глубь мастерской.

Шэрон не знала, откуда в ней эта уверенность, но она ни капельки не сомневалась: папа Хейли строит здесь что-то особенное. Вот почему он не хочет, чтобы посторонние спускались в подвал. Да, он беспокоился за свои инструменты, но дело не только в этом.

Есть что-то еще.

Как только Шэрон об этом подумала, она вдруг ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев. Она поняла, что именно строит здесь папа Хейли.

Но она не могла сказать Хейли о своей догадке. Потому что ей не хотелось смущать подругу. А вдруг Хейли еще не знает и ей вряд ли будет приятно, что Шэрон — даже не родственница, а, по сути, вообще никто — первой раскрыла тайну ее отца. Шэрон любила загадки и головоломки, ей нравилось думать и искать ответы. У нее хорошо получалось. Она отлично решала кроссворды и судоку, очень неплохо играла в «Скраббл» и шахматы. Она справлялась с любой задачей, требующей сосредоточенных размышлений, непременно приправленных толикой воображения. Хейли, кажется, нравилось, что Шэрон такая умная — ее это не возмущало, она не завидовала уму подруги, а просто ценила его по достоинству, — и Шэрон никак не могла понять, почему Хейли так долго дружила с Самантой Боллинджер, которая, скажем прямо, была не особенно умной. Не то чтобы дурой, но близко к тому.

— Твой папа участвовал в строительстве космического корабля, да? — спросила Шэрон.

Она, конечно, знала ответ. Они с Хейли сто раз говорили об этом, но ей хотелось потихоньку подвести подругу к разговору о том, чем сейчас занимается ее папа. Подтолкнуть ее к мысли. Пусть Хейли решит, что она сама обо всем догадалась, и будет горда и довольна собой. Шэрон никогда не подаст виду, что это она помогла ей раскрыть тайну, давая подсказки. Шэрон хватит и того, что она будет знать для себя: ей удалось сделать так, чтобы подруга почувствовала себя умной.

— Ага. — Хейли пожала плечами. — Когда служил на флоте.

— Значит, ему нравится все космическое?

— Да, наверное.

— И он может построить все, что угодно. — Шэрон обвела мастерскую широким жестом. — В смысле со всеми этими инструментами. Все, что хочешь, можно построить.

— Ну да. — Хейли снова пожала плечами.

Она шагнула вперед и направилась к ближайшему верстаку. Шэрон схватила ее за футболку, пытаясь удержать; Хейли не остановилась, и ткань растянулась у нее за спиной.

— Стой, — сказала Шэрон. — Здесь нельзя ничего трогать. Твой папа сразу поймет, что мы здесь были.

— Отпусти.

Хейли сердито вырвала футболку у Шэрон. Потом снова пожала плечами. Однажды Шэрон подсчитала, сколько раз Хейли пожимает плечами в течение одного часа: получилось семнадцать раз.

— Я ничего трогать не буду, — сказала Хейли. — Я просто смотрю.

— Только ты там осторожнее.

Шэрон хотелось, чтобы Хейли прислушалась к ее словам, чтобы она сосредоточилась. Она была близко. Совсем-совсем близко. К тому, чтобы сообразить, как сообразила Шэрон, что именно папа Хейли строит в подвале.

Шэрон наблюдала, как Хейли легонько касается инструментов, одного за другим — буквально кончиками пальцев, едва-едва. Перед мысленным взором Шэрон встала картина: ее собственный папа, вечно хмурый, в костюме и галстуке, с тонким кожаным портфелем в руках. В этот глупый портфель не поместится ни один инструмент, подумала Шэрон. Ни один. Ее папа вообще не умеет делать что-то руками. Если в доме что-то ломается, папа звонит и вызывает специалистов: сантехников, плотников, электриков. Двор у них выложен кирпичом — им занималась бригада строителей. То же и с бытовой техникой. Если ломается телевизор, холодильник или плита, папа кому-то звонит, чтобы приехали и починили. Он вечно всем недоволен. И всегда найдет повод придраться. Найдет к чему приложить «верх абсурда», свою любимую фразу. Папа Шэрон ненавидит все нелогичное, бесполезное и бессмысленное. Его коробит от незавершенной работы, от незастеленных постелей, от грязной посуды, оставленной в раковине. И от неуклюжих, толстых дочерей.