Паноптикус - [7]

Людцов огляделся. В помещении прозекторской царил чистый белый цвет и слабо, по-изуверски пахло медикаментами. Белыми были пол, потолок, стены. Шесть металлических столов, расположенных в два ряда, блестели нержавеющей поверхностью. Они выглядели как новенькие. Вдоль стен располагались стеклянные шкафы в человеческий рост, внутри которых, прекрасно видимые сквозь стекло, неприятно отсвечивали медицинские инструменты. Всё помещение как бы лоснилось чистотой и стерильностью, но это только на первый взгляд. Если хорошенько присмотреться, то внимательный глаз мог заметить и опрокинутую в другом конце помещения тележку, и раскиданные на полу сплющенные пластиковые пакеты для хранения крови, и стеклянные осколки какой-то разбитой ёмкости, и женщину в лабораторном халате, которая забилась в угол между шкафом и керамической раковиной умывальника.

Женщина сидела прямо на полу, выпростав длинные голые ноги. Правая рука её была посажена на цепь: с помощью наручников она была прикована к ножке стационарного оборудования. Что можно было сказать об этой женщине: её загнали в угол, её затравили, но, несмотря на это, она сохраняла привлекательность, она оставалась красивой, вызывающе красивой для своего положения. А может быть красивой именно благодаря ему — кто знает. На свои тридцать пять женщина выглядела супер. Белый лабораторный халат был надет явно на голое тело.

У сидящей красотки были короткие чёрные волосы и чрезвычайно бледное, по-лошадиному удлинённое лицо, на котором бесцеремонно зияли глаза, очень большие и очень выразительные из-за тёмных кругов вокруг них. На её скуле краснела заживающая полоска ссадины, верхняя губа немного припухла. Женщина выглядела сильной и обессиленной одновременно. Было понятно, что в таком положении, будучи посаженной на цепь, она провела ни день-ни два. Бесспорно, она обессилила, но то, что женщина до сих пор не потеряла присутствия духа казалось также очевидным. Она таяла на глазах, но продолжала настаивать на своём. Это можно было принять за героизм или за обыкновенное женское упрямство, каждый выбирал свою версию происходящего, но в любом случае это заслуживало уважения. Уважения и пристального полового интереса. Даже не желая того, женщина умела обратить на себя внимание. Эта двусмысленность состояния, одновременная твёрдость и беспомощность, придавали ей особенный шарм. Она казалась необыкновенно привлекательной благодаря своему положению — положение жертвы ей импонировало, было ей очень к лицу. Чем более над кралей измывались, тем более желанной она становилась. В данный момент Ирина Скрински, а это была именно она, являла собой образчик необычайной, сексуальной притягательности — идеальный предмет для мужского вожделения. Вне всяких сомнений, в таком виде она сильно возбуждала Людцова. Не осознавая того, женщина держала руку на пульсе его пениса. Гонористая, молодая бабёнка, которую припёрли к стенке, что может быть сексуальнее — разве игра не стоила свеч?

Владислав нагнулся и бережно потрогал её коротко остриженные волосы. От головы Ирины до сих пор пахло простеньким детским шампунем. До сих пор, хотя, когда она мылась в последний раз — чёрт его знает, должно быть, в другой жизни, в той, которая до наручников. Людцов нагнулся ещё ближе, почти вплотную, и глубоко вдохнул специфический запах женщины. Кончиком носа он едва чиркнул гладь её щеки. О Боже, как он любил подобные моменты, его пах налился свинцом. В этом запахе было много всего, все чудеса женского пола витали в этом запахе. Если женщину долго не мыть, она начинала источать целый букет родовых ароматов. Это было слабенькое, едва уловимое зловоние, душок разложения, но для Людцова в нём заключалась суть вожделения, густопсинный экстракт похоти. Здесь тебе и затхлость подмышек, и сладковатая прелость, которая скапливалась между грудей, и острая вонь, словно подгнившей вагины. Всё это Владислав уловил единым вдохом, его сердце учащённо затрепыхалось. Эта немытая, стервозная самочка сводила его с ума. Она была укутана своими запахами, словно толстым ватным одеялом. Людцову хотелось только одного: залезть к ней под это одеяло и впиться в горячие мощи своей жертвы.

— Привет, дорогуша, — еле слышно произнёс он. Говорил Людцов, считай, одними губами, почти касаясь перламутровой ушной раковины пленницы.

Краля не подавала признаков жизни. То ли не слышала, то ли делала вид, что не слышит, то ли давно издохла, испустила с голодухи дух. Владислав отщелкнул наручники и в это время, точно подловив момент, Ирина со всего размаху попыталась залепить ему пощёчину левой рукой. Хорошая была бы пощёчина, увесистая, но Людцов, несомненно ожидая подобного подвоха, ловко и своевременно перехватил руку женщины. В первую секунду сильная и жилистая, рука Ирины быстро обмякла. Скоро она превратилась в беспозвоночное нечто, кибернетик держал её, словно кусок резинового шланга. Он беззлобно рассмеялся:

— Я так и знал. Ты в своём репертуаре. Маленькая моя девочка, ты становишься слишком предсказуемой. Это удручает, согласись. Может попробуем что-то новенькое.