Панкомат - [65]

Это вам за СССР!

Это — за Павловскую реформу.

Это — за пирамиды!

Это — за дефолт!

Это — за Чечню!

Это — за бензин!

Мы помним! Мы достойны. Русские избраны! Они произошли от гипербореев! В русских есть особая вера! Русские — не нация, а цивилизация! Америка погибла, а потому — поможем ей упасть до конца! Русский язык старше древнеегипетского! Русские произошли от инопланетян! Русские сошли с неба!

Фашизм начинался так же. В кружках. В среде культурных пацанов, которые хотели быть кем-то. Они мечтали видеть мир перевернутым. Они, быть может, и не плохими были пацанами. Может, хорошими пацанами. Мальчик Адольф, беря в ручки кисточки и краски, делал первый мазок…. Впрочем, все было далеко мне так, и здесь остается лишь иронизировать. Еще одна газета:

«Юрий Иванцов: Рифмы природы».

Отлично. Юрий в гонку не бросается, он просто не дает себе скучать.

— На работу сегодня пойдешь? — спросила Вика.

— Да.

— …

— Я пойду.

— Сегодня суббота.

— Да. Что делать? Работа — это наркотик.

Реальность двузначна. Хоть сейчас — взять и послать ее на все четыре стороны. Но лучше делать это сразу, не давая ей намеком заранее. Вика — человек крайне мстительный, и мстит она своим передом. Если что не так, она пойдет и ляжет под первого встречного. Тогда мне придется ее задушить. Я люблю мечтать — я уже говорил. И все это — дурацкие, жизненные мечты, в которых нет никакого особенного света. Я часто прогонял в себе ситуацию удушения Вики. Мне казалось, что чувства дошли до предела, и воздух пропитан горючими веществами — остается лишь бросить спичку. Но реальность меня успокаивала. Я даже не раздражался, когда Вика начинала предъявлять.

— А там будет Петр?

— Да.

— Да?

— Чем тебе не нравится Петр?

— Нет. Ни чем. Мне Костя звонил.

— Какой еще, нахуй, Костя?

— Как ты со мной разговариваешь?

— Сначала скажи, какой еще Костя, а потом я объясню, почему я так разговариваю!

— Ну, мы были друзьями.

— Когда?

— В институте.

— Это он тебя фотографировал голой?

— Нет, это был Саша.

— А сколько ему лет?

— Косте — 17.

— Хорошо, хоть не пятнадцать.

— А что ты имеешь против?

— Ничего. Когда пацану семнадцать лет, а девушке — двадцать три, это не очень здоровая вещь. Мне кажется, тебе нужно сходить к психологу.

— Ты считаешь, что я — дура?

— Нет, но….

— Но помнишь, пять лет назад ты мне сказал, что секс — это не главное. Ты же сам говорил, что совсем не важно, с кем и где заниматься сексом….

— Дура, блядь! — закричал я.

Она отступила назад, к окну, думая, что я ее буду бить. Хотя, я ее никогда не бил.

Она была знакома с Женей Семиным. Те же пять лет назад мы сидели на крыше кинотеатра, пили пиво, смотрели на звезды, и не было ничего, ни цинизма, ни обмана, лишь ощущение того, что кинотеатр летит в космосе, и вокруг звезды. Я и тогда жил в каких-то обыкновенных мечтах. Уже после мне стало ясно, что большинство людей попросту прокручивают в своей голове возможное и невозможное.

— Мы с Валериком хотели уйти в монастырь, — сказал Женя.

— Да, — подтвердил я.

— То есть, не в монастырь, а в горы.

— Да, точно, — проговорил, — в горы. Это было еще в школе. Я достал карту. Мы составили маршрут.

— А ушли бы, нефиг делать, — сказал Женя, закуривая.

Эта сигарета была сигнальным огнем в космосе.

— Да, — сказал я, — мы вообще не собирались возвращаться. Мы хотели посвятить свою жизнь природе. Построили бы там монастырь, туда бы стали приходить люди. Это все было всерьез. По карте мы составили маршрут. Закупили снаряжение. Был даже намечен месяц, в который мы убежим.

— В мае.

— Да. Но, понятное, ничего этого не случилось.

— Да ладно, Валерик. Ты был моим кумиром. Если бы ты сказал, бежим сейчас, мы бы прямо тогда и убежали бы. Хотя знаешь — мне пофиг. Мне все на свете пофиг! Я встречаюсь сейчас с тремя тёлками.

— Женя, не выражайся, — поправила его Вика.

— Ладно, Вик. Ладно. Нет, если бы Валера сказал — Женя, жизнь говно, давай уйдем в горы, я бы и сейчас ушел. Вот сейчас. Спустимся вниз, возьмем билет на автобус, и все.

Я знал, что Женя бы и теперь взял билет на автобус. Ему всегда было на все насрать. Он не ждал от жизни чудес. Он сам был чудом — хотя, и несколько острым, заточенным чудом. Возможно, что именно та ночь на крыше кинотеатра, может, какая-нибудь еще, расцвеченная звездами, и мешала мне расстаться с Викой. Именно тогда я ее любил. Теперь я просто не мог взять в голову — как она стала такой? Неужели она и раньше была такой, просто я ничего этого не замечал?

— Валерочка, — шепчет она.

Хочется встать и уйти.

Она гладит меня. Крутится змеей. Ей постоянно хочется. Это и хорошо и плохо.

Я далеко не всегда так раздражаюсь. Иногда я полон оптимизма, и на фоне этого подъема весь мир мне кажется братом, и Вика — в том числе. Я могу рассказывать ей свои идеи, хотя, конечно, она постоянно дает мне понять, что ей все это далеко до лампочки, а главное — это то, что «позвонила мама, и она спрашивала, а не обижает ли тебя Валера, а я ответила, что у него не все в порядке с головой, и вообще, мне звонил Костя….». Женщинам не свойственно смотреть вдаль. Но они — большие мастера в копании, в рытье, в копошении в деталях, в белье. Я знал, что мне просто нужно с этим смириться и не обращать внимания.