Паника в ложе "В" - [11]

Когда Нокс сошел с поезда в Фарли, к нему поспешила полная женщина с подкрашенными синевой седыми волосами, которая представилась как Констанс Лафарж, урожденная Констанс Уэстерби из Ричбелла.

— Я бы узнала тебя когда угодно, Фил, — заявила она, — даже если бы не видела твоей фотографии на афишах. Лекция у тебя только в два, так что давай перекусим где-нибудь.

Конни повезла его в своем «кадиллаке» в клуб. Порывистый мартовский ветер сотрясал окна. Конни не переставая говорила о своем муже, мистере Джадсоне Лафарже. От первого брака у нее было двое сыновей — один учился в колледже, другой — в шестом классе школы, которую некогда посещал Нокс. До десерта она не задала ему никаких личных вопросов.

— Слушай, Фил! Джад говорил мне, что ты познакомился на корабле с Марджери Вейн. Это правда?

Конни не упомянула о том драматическом вечере на борту «Иллирии», когда кто-то выпустил через стеклянную панель двери пулю 45-го калибра. Очевидно, Джад не рассказывал об этом Конни или Марджери Вейн не рассказывала Джаду. Нокс также не стал об этом упоминать.

— Да, правда. Ты знаешь ее, Конни?

— Только по отзывам. Она — леди Северн, не так ли? Бэрри Планкетт видел ее в Нью-Йорке, прежде чем она улетела в Майами, где, кажется, намерена остановиться.

— Как поживает труппа? Она все-таки переименовала ее в труппу Марджери Вейн?

— Она сделала гораздо больше, Фил, — вложила в это предприятие много денег. Джад говорит, что они могут нам понадобиться. Ведь рабочие сцены и музыканты обходятся очень дорого. Я не видела никакой необходимости в музыкантах, и Джад тоже, но на них настаивал Бэрри Планкетт.

— Вот как?

— Оказывается, нам нужен театральный оркестр, так как он имелся в дублинском театре «Эбби». Неужели этот «Эбби» был таким замечательным театром, Фил?

— По-моему, нет. Строго говоря, он более не существует. Его уничтожил пожар в 1951 году, и труппа теперь играет в Королевском театре на Пирс-стрит. Но это, в общем, то же самое.

— Да, так говорил и Бэрри. Он заполучил свой оркестр, так как всегда получает то, что хочет. Только не думай, что Бэрри похож на водевильного ирландца!

— Я и не думаю, Конни. Водевильные ирландцы встречаются только на лондонских и нью-йоркских сценах.

— Бэрри окончил колледж Троицы, у него произношение совсем как у англичанина. Конечно, он ни минуты не знает покоя, но мы все его любим. И тебя тоже, Фил.

— Меня?

Во взгляде Конни появилась тоска.

— Когда ты стал знаменитым, я часто думала… Твои лекции уже заканчиваются? Что ты будешь делать потом? Вернешься в Лондон?

— Да, но не сразу. Очевидно, я задержусь на несколько месяцев, пока здесь не наступит сильная жара. Поселившись рядом с Публичной библиотекой и неподалеку от Нью-Йоркского музея на Сто четвертой улице, я смогу для разнообразия заняться американской историей. Ты, возможно, слышала, что доктор Гидеон Фелл также здесь. А мой отель…

Фактически «Грамерси-Хаус» на Двадцать первой улице был предложен именно доктором Феллом. После того как старый отель «Марри-Хилл» прекратил свое существование, Нокс не верил, что может обнаружить не уступающее ему заведение. Комнаты в «Грамерси-Хаус» были просторными, но не чересчур большими; пища и сервис не оставляли желать лучшего. Пожилые официанты носили подносы по холлам с резными карнизами и канделябрами, похожими на стеклянные замки. В баре царило блаженное спокойствие. По ночам, когда городской шум переходил в приглушенное ворчание, могло показаться, что вы находитесь в Нью-Йорке времен О. Генри[38] и Ричарда Хардинга Дейвиса.[39]

Дни шли за днями. Нокс практически не работал, хотя усиленно изображал обратное и время от времени убеждал в этом сам себя. Он посещал Публичную библиотеку, Нью-Йоркский музей, букинистические магазины на Четвертой авеню за Юнион-сквер. В театре на Бродвее Филип посмотрел «Бейкер-стрит», опасаясь, что это зрелище вызовет у него отвращение, но пьеса обезоружила его своим наивным добродушием. Будучи, как и доктор Фелл, членом лондонских театральных клубов «Гаррик» и «Феспис», Нокс, снова как и доктор Фелл, имел гостевую карточку Актерского клуба по другую сторону Грамерси-парка.

«Нью-Йорк — отличное место, — говорил он себе. — Никто его не понимает, и все проклинают. Но я не могу его не любить».

Несколько раз звонила Конни Лафарж, предлагая встретиться с ней и ее мужем. Так как она не назначала даты, Нокс не форсировал события. Но Конни настаивала на его посещении генеральной репетиции или премьеры «Ромео и Джульетты», и это предложение он с благодарностью принял.

Короче говоря, Нокс отдыхал от повседневной суеты. Но менее чем неделю назад…

Дождливым вечером во вторник Нокс сидел в ресторане «Септ-Джеймс-Гриль» неподалеку от Си-би-эс.[40] Расправившись с мясным пирогом — фирменным блюдом заведения, — он потягивал кофе, читая «Уорлд телеграм». Подняв голову, чтобы заказать еще чашку, Нокс внезапно увидел Джуди — свою бывшую жену, — которая смотрела на него поверх лампы с розовым абажуром на соседнем столике.

Джуди мало изменилась — разве только красота ее стала более зрелой. Те же янтарные глаза с темными ресницами, каштановые волосы почти до плеч, обрамляющие хорошенькое и обманчиво кажущееся простодушным личико. Если Марджери Вейн можно было назвать Цирцеей, то для Нокса фигурой Цирцеи обладала Джуди — он был бы очарован ею, даже лежа на смертном одре. Этим вечером на ней были изготовленный на заказ костюм из светло-коричневого твида и розовый свитер.