Панджшерский узник - [4]

Назад со стрельбища солдат, отлично выполнивших упражнения, в лагерь отвозили на машине. Остальные с личным оружием и тремя пулеметами двинулись бегом. Таджибеев скривился в недовольной усмешке и махнул рукой Саиду, сидевшему в кузове «ГАЗ-66». Сегодня вечером его земляк, как и другие отличники, получит свободное время. Смогут поиграть в шахматы, посмотреть телевизор, написать письмо домой. А проштрафившиеся будут чистить и свое оружие, и пулеметы, из которых сегодня все стреляли на занятиях.

— Слушай, Саид! — повернулся он на кровати лицом к Азизову. — А все-таки хорошо, что мы попали в «учебку» здесь, у нас в Таджикистане. Я слышал, как наши парни в городе рассказывали после армии, как им доставалось от русских. Называли их «чурками», заставляли вместо себя работать в казарме, подшивать себе подворотнички, сапоги чистить, еду отбирали. И вообще, по-всякому унижали. Хорошо, что мы дома. Я раньше не верил в эти рассказы, а теперь понял, что верить надо. Тяжело, вот и издеваются над теми, кто слабее и кого меньше. Таджиков в любой части меньше, чем русских. Я их ненавидеть буду теперь.

— Кого? — не понял Азизов.

— Русских, кого же еще. Они нас ненавидят, а мы — их.

— Ты совсем дурак, Сархат? — зашипел на земляка Саид. — Ты по рассказам двух таких же дурачков судишь обо всей армии, что ли? Да, где есть всякая дедовщина и все такое, там не разбирают, таджик ты, узбек или татарин. Они и своих же русских заставляют работать и унижают. Это от безделья все. Мне отец рассказывал, как они воевали. Все вместе, все национальности. И никто никого не унижал. Даже спасали друг друга, потому что была одна беда, один враг у всей страны. Так и мы должны. Нас в армию для чего призвали? Страну защищать. Всю страну, а не только Таджикистан!

— Отставить разговоры! — прикрикнул дежурный по роте. — Кто там хочет наряд вне очереди? Отбой был для всех!

Саид отвернулся и закрыл глаза. И снова он видел Лайло, ее летящую походку среди чайных кустов, ее тюбетейку и цветные рукава платья. И темные тугие косы, которые на бегу смешно подпрыгивали на спине. Вот девушка обернулась и, улыбнувшись, обожгла взглядом. Сколько всего было в этом коротком взгляде, в этой брошенной ему улыбке — и интерес, и нежность, и задор. За два лета, когда студентов техникума возили помогать чаеводам, Саид разговаривал с Лайло всего несколько раз. И всегда рядом были другие ребята. Им так и не удалось ни разу побыть наедине.

Они общались всей компанией во время работы, но Саиду казалось, что вокруг не существует никого и ничего. Он видел только ее, только ее глаза, улыбку, голос. Какой же красивый голос у Лайло! Низкий, грудной, бархатистый, когда она говорит серьезно, и звонкий, звучный, когда смеется или шутит. Ее голос, как ветер, как горная река, как шелест листьев на ветру.

Саиду не хотелось думать о том, что у девушки есть жених и что она выйдет замуж только за этого Шавката. Больно было думать об этом, сердце сжималось и накатывала тоска. «Нет, — думал молодой солдат, засыпая, — я вернусь, и все будет по-другому. Я вернусь, и мы придем к ее родителям, пусть будут и родители этого Шавката. Я объясню, что мы любим друг друга, что брак без любви — это плохо, плохо жить нелюбимым людям вместе. И если родители хотят счастья своим детям, то должны подумать и послушать их. А обещания, ну что же… проходит время, и обстоятельства меняются».

Саид заснул, а на его лице так и замерла улыбка. Как все просто в полусне. Просто и убедительно. Все сразу согласятся, и все будут счастливы.

— Рота, подъем! Тревога! — пронеслось по казарме.

Подъемы «по тревоге» были постоянными: роты выбегали на плац и строились, офицеры засекали время, которое было потрачено на подъем. Еженедельно солдат учебного центра поднимали ночами или в другое время суток, выдавали орудие и устраивали марш-броски или вывозили на машинах в степь, где заставляли занимать оборону, окапываться. В этот раз многое было необычным. И не потому, что команда прозвучала в два часа ночи, а скорее по голосу дежурного, по еле заметным интонациям почти все поняли, что случилось что-то серьезное.

В казарме каждый раз ночевал кто-то из офицеров роты — «ответственный», так это называлось. Сегодня «ответственным» был как раз командир взвода Азизова старший лейтенант Джураев. Он выбежал из канцелярии, застегивая на бегу портупею, приказал построить роту и ждать его, а сам умчался в штаб. Рота, ежась от ночного холода, выстроилась перед казармой: все молчали, никто не ворчал, что солдатам не дают поспать, что замучили этими своими «тревогами». Перед строем угрюмо и деловито топтались заместители командиров взводов — все сержанты в «учебке» были старослужащими, прослужили по году и больше и, наверное, знали, какие еще бывают тревоги, но никто не разговаривал, не успокаивал, не объяснял.

Джураев вернулся через двадцать минут. Сейчас он уже был застегнут на все пуговицы, полевая форма перетянута ремнями, и видно было, что кобура сильно оттягивает ремень. Значит, там пистолет.

— Равняйсь! Смирно! — скомандовал старший лейтенант. — Слушай приказ. Вчера в течение суток пограничные заставы вели бой с бандами душманов, пытавшихся пробиться на территорию Таджикистана. Все атаки удалось отбить, но, по некоторым сведениям, границу удалось пересечь, переправившись через реку Пяндж, двум бандам общей численностью до ста человек. Обе банды двигаются в направлении города Куляба. Предположительно целью служит захват аэропорта. Нашей роте поставлена задача на автомашинах выдвинуться к перевалу и перекрыть дороги на Муминабад и Замар. Офицеры роты скоро подъедут. Пулеметчики третьего взвода — ко мне!