Пан учитель - [5]

— А я это знаю, мне дядюшка рассказывал!

И пан учитель стал расспрашивать о дядюшке, а я рассказывала о нем, о том, как он говорил мне: «Помни, Бетушка, и благодари каждого, кто тебя чему-нибудь доброму научил». Пан учитель похвалил дядюшку и подтвердил его слова. После работы жена пана учителя приносила нам хлеба и молока, или же он угощал нас фруктами, сорванными прямо с дерева.

В воскресенье после обедни мы все, и те, кто еще не окончил школу, и кто окончил ее, но по воскресеньям приходил повторять пройденное, отправлялись с милейшим паном учителем на прогулку. Всю дорогу он нам что-то рассказывал: перебегали дорогу муравьи — о муравьях, все, что нам попадалось: птица, поле, небольшой пруд, — он использовал, чтобы нас учить.

Однажды шли мы по разбитой дороге мимо холма, на котором ничего не росло, а у подножия образовалось стоячее болото. Остановился наш предводитель и сказал:

— Взгляните, дети, если бы хорошие хозяева болото осушили, доброе их поле стало бы больше; если бы этот голый холм засадили черешней, через несколько лет она принесла бы доход, а если бы починили дорогу, то не пришлось бы мучать лошадей, ломать телеги, да и на место приезжали бы на четверть часа раньше. Так что вы, ребята, когда со временем станете хозяевами, вспомните, о чем на этом месте говорил старый ваш учитель…

Чаще всего ходил он с нами на один холм, с которого открывались бескрайние просторы. Тут учил различать страны света, узнавать, что растет на полях в этом крае, как называются лежащие внизу деревни, показывал, в каком направлении находится тот или иной знаменитый город, который мы хорошо умели находить на карте, рассказывал нам истории о достопримечательностях замков, деревень и разных мест, открывающихся нашему взору. Он обращал наше внимание на синеватые или темнеющие вдали горы и тех, кто первым определял вершины, хвалил за острые глаза и наблюдательность.

Во время этих прогулок мы охотнее играли в свои любимые игры, разумеется, вместе с нашим учителем, который либо сам вел игру, либо руководил ею через кого-нибудь из нас. Вот мы превратили большой камень в кафедру, с радостью декламируем каждый свое, и пан учитель декламирует тоже. Вот, усевшись у его ног, мы поем наши школьные песни с таким темпераментом, что они разносятся далеко окрест и в близлежащих деревнях люди выходят на поля и в сады, чтобы нас послушать. О, как мы ждали воскресений и праздников, как мы были огорчены, если шел дождь или дул ветер!

В такие походы частенько с нами ходил пан капеллан[3]. Чтобы поднять наше настроение, он покупал нам молока, вишен или каких-нибудь фруктов. Такие прогулки были для нас милее всех остальных развлечений.

Озорников пан учитель наказывал тем, что не разрешал им приходить в сад или не брал на прогулку. Нас он все же мало и неохотно наказывал, хотя мы частенько этого заслуживали. Обычно это сводилось к тщательному переписыванию какой-нибудь проповеди, где говорилось о вине того, кто ее переписывал. Или же виновный не смел уйти на обед и должен был оставаться в школе. Либо, как уже говорилось, ему не разрешалось приходить в сад и участвовать в прогулках с паном учителем. Многие предпочли бы наказание более осязаемое, чем это.

Перед началом занятий школа гудела как улей, но едва входил пан учитель, сразу же становилось тихо, будто в костеле. Он ни на кого не кричал, никому не угрожал, только молча смотрел на нас, но так, что мы сидели тихо как мыши, невольно опустив глаза и положив руки на парту.

Пан учитель почти ничего не запрещал, но запрещенное делать никто не смел. Жаловаться друг на друга не разрешалось, этого он не терпел, и лишь в случае, когда сосед мешал учиться, можно было сказать об этом, подняв руку. Сплетничать, ругаться, смеяться над физическими недостатками или чем-то подобным строго запрещалось.

Не прощались дурные привычки, множеством которых мы страдали, и кое-кто подолгу не мог от них отвыкнуть.

Я научилась жмуриться, моя соседка все время вытягивала из суставов пальцы, они были у нее такие гибкие, что она могла загнуть их на тыльную сторону руки и «сделать столик», как это называлось у детей. Один ученик, когда писал, указательный палец левой руки зажимал зубами. Другой шевелил губами, третий скрипел зубами. Дурных привычек вроде этих хватало и у старших, но мудрый воспитатель отучил всех нас терпеливыми замечаниями или угрозой рассердиться, если мы не избавимся от того, что однажды может вызвать смех и отвращение других людей.

Каждое утро, точно так же как и в первый мой школьный день, перед началом занятий пан учитель спрашивал, все ли пришли. Если кого-то не было, он интересовался, где отсутствующий, а узнав, что тот болен, обязательно заходил к нему. Когда видел, что заболевание серьезное, убеждал родителей послать за врачом, что они, конечно же, делали весьма неохотно, потому что к лекарю приходилось добираться целый час.

Пан учитель был воплощение доброты и любви. Всякий, кто нуждался в совете, кому нужно было написать прошение или жалобу, обращался только к пану учителю, и тот добросовестно помогал каждому, не требуя за это вознаграждения. Лишь в том, что касалось их хозяйства, крестьяне не прислушивались к его добрым советам, нередко во вред себе, тут они жили своим умом. А вообще пана учителя и его жену народ уважал.