Памятник и праздник: этнография Дня Победы - [8]
Все мы вполне отдавали себе отчет в том, что память о войне и ее последствиях за 2000-е гг. снова стала «горячей» практически для всей Восточной Европы[46], но не могли подозревать о той степени интенсивности, с которой буквально через несколько месяцев после завершения нашего исследования Вторая мировая / Великая Отечественная война вернется в современную политику.
Спустя какое-нибудь десятилетие после окончания холодной войны отсылки ко Второй мировой войне и оценки военной и послевоенной истории в духе коммеморативной и геополитической игры с нулевой суммой (победа Советского Союза vs ГУЛАГ; сталинский террор и советская оккупация Восточной Европы; победа как наследие России или русских vs участие в войне других стран и этнических групп) прочно вошли во внутри- и внешнеполитический инструментарий самых разных политических сил, и в первую очередь — российского руководства. Разгоревшиеся конфликты не ограничивались дискурсивной и дипломатической плоскостями: об этом свидетельствуют история с переносом Бронзового солдата в Таллине и длинный ряд других громких конфликтов, связанных с памятниками советским солдатам или же с коммеморацией таких дат, как 8 или 9 мая либо 23 августа[13]. Такие конфликты возникали тогда, когда местные коммеморативные разночтения и противоречия, например между русскоязычными жителями прибалтийских стран и приверженцами новой, национализированной интерпретации истории, расширялись[14][48], интернационализировались, вписываясь в более широкие политические контексты.
Подобное обострение могло стать результатом неуклюжих действий или сознательных манипуляций со стороны как местных политиков, так и российского руководства. Российская власть фактически объявила себя официальным распорядителем наследия победы и привязала «победную» коммеморацию войны к идентификации с сегодняшней Россией и ее коммеморативной политикой. С этой целью была создана инфраструктура символического коммеморативного присутствия, например раздача георгиевских ленточек, с использованием как дипломатических представительств, так и неформальных каналов[15]. Многие политики в странах Восточной Европы, в свою очередь, выстраивая связь между 1945 г. как началом или продолжением советской оккупации и современными усилиями по нациестроительству, оказались готовы согласиться с такой интерпретацией. Действуя вместе, они создали условия, в которых коммеморативные практики постепенно национализировались и этнизировались, а местные коммеморативные меньшинства стали заложниками большой геополитической игры. Выражая свое недовольство собственным политическим или социальным статусом через обращение к старым советским и новым российским символам победы, они волей-неволей стали восприниматься как представители России, хотя их поддержка российским руководством практически всегда оставалась символической[16][50].
В максимально наглядной и трагической форме все эти конфликты проступили в 2014–2015 гг. после Майдана, аннексии Крыма, пожара в одесском Доме профсоюзов и начала войны на юго-востоке Украины. Коммеморативные мероприятия 9 мая стали политизированы до предела. В Украине приверженцы «победной», героической, пророссийской, русифицированной коммеморации и сторонники национализированной, виктимной памяти о войне стали называть друг друга «фашистами» и «колорадами», а попытки сохранить отстраненный взгляд на коммеморативные практики зачастую встречались в штыки и воспринимались обеими сторонами как трусость или предательство. Не говоря о том, что отсылки к 1939–1945 гг. постоянно и самым тесным образом переплетались с сегодняшними военными событиями, воплощаясь во вполне конкретных действиях: от возвращения в эксплуатацию советских танков-памятников[51] до «парада пленных» в Донецке[52] и новой битвы за Саур-могилу[53]. Подобная война интерпретаций наложила свой отпечаток и на то, как отмечалось 9 мая за пределами Украины: уже к 2015 г. «украинские» и «российские» праздники повсеместно происходили раздельно. Эти коммеморативные конфликты и попытки их преодоления наблюдала уже новая исследовательская команда[54]. Вполне возможно, что день 9 мая 2013 г., который описывают представленные ниже статьи, завершил очередную эпоху в истории празднования Дня Победы. И вместе с тем уже тогда были отчетливо видны зародыши новых процессов (имеющих аналоги во всем мире): индивидуализации памяти о павших, перевода коммеморации из общегосударственного в семейный контекст. Подобная индивидуализация, восприятие большой истории и современности через призму истории семейной, в свою очередь, также проблематична[55]. И все же будем надеяться, что именно она, а не война национальных коммеморативных культур, станет определяющей для нового этапа истории праздника.
[5] См. также актуализированное изложение этого контекста в статье: Gabowitsch M., Gdaniec C., Makhotina E. Kriegsgedenken als Event. Der 9. Mai 2015 im postsozialistischen Europa. Zur Einleitung // Gabowitsch M., Gdaniec C., Makhotina E. Op. cit.
[6] Бордюгов Г. Октябрь. Сталин. Победа. Культ юбилеев в пространстве памяти. М.: АИРО-XXI, 2010. С. 170.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
В этой книге излагаются истории четырех олигархов: Бориса Березовского, Романа Абрамовича, Михаила Ходорковского и Олега Дерипаски — источником личного благосостояния которых стала Россия, но только Лондон обеспечил им взлет к вершинам мировой финансово-экономической элиты.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.