Памятник Бешеной Пехоте - [45]

… Скоро мы были уже на мосту. Заняв оборону по обоим берегам реки и разделившись на бодрствующих и отдыхающих все занялись тем, чем каждому полагалось: журналисты стали ожидать чеченских боевиков в частности и подвигов вообще, бодрствующие, вооружившись приборами ночного видения, уставились в темноту, а отдыхающие с чистой совестью завалились спать, и скоро под чеченской рекой Фортангой (на местном диалекте Мартан) раздался мощный (и, судя по глазам, заведший журналистов в ступор) русский храп свободных и уверенных в своей правде мужиков…

***

… С утра пораньше сапер Лис, дождавшись, когда все перейдут на правый берег, улыбаясь беззубой улыбкой, развалил мост специальной кумулятивной миной, имеющей вид согнутого чемодана. Эту мину он не поленился тащить на себе специально для этого случая. Вообще у Лиса слабость взрывать мосты и дома, и разваливать все подряд. Есть у Лиса интересная привычка — когда он шутит у него очень серьезное лицо, а когда Лис собран и серьезен(обычно когда чего-нибудь минирует) он улыбается. Прошлой осенью Лис подорвался на мине, и взрывом ему разворотило челюсть.

Челюсть врачи ему собрали обратно, а вот зубов осталось маловато, но для Лиса, похоже, это малозначительный фактор.

Пару месяцев назад я наблюдал, как Лис с очень серьезным лицом разминировал пехотинца-срочника. Тот, спрыгивая с БМП, умудрился выдернуть, зацепившись за что-то, кольцо из гранаты, которая лежала у него в разгрузке. Лис примчался на крик, оглядел прижавшегося спиной к БМП и боявшегося шевельнуться срочника, и, не долго думая, стал привязывать к нему брусочек тротила. На срочника жалко было смотреть:

— Ты чего собрался делать?!

— А у меня приказ командира, в связи с участившимися подрывами ничего не пытаться разминировать, а все взрывоопасные предметы подрывать на месте обнаружения, вот так…

Срочник, посерев лицом и не дыша, наблюдал, как Лис, закончив с закреплением тротила на его теле, отходя начал разматывать бикфордов шнур… И лишь убедившись, что солдатик перепуган до полусмерти Лис, улыбнувшись, подошел к нему обратно, зажав чеку пальцами, вытащил гранату из кармашка разгрузки и, со словами “ладно, живи…”, выкрутил запал…

… По дороге к месту боя, где погиб Пашка и где мы собрались ставить крест, вдруг выяснилось, что никто толком не знает и не помнит, а чего конкретно мы там минировали? Замаячила реальная возможность подорваться на своих же минах и гранатах. После недолгого спора практически единогласно было решено ставить крест метрах в ста в стороне от места боя, а на полянку вообще не высовываться, мало ли что…

Крест поставили и, справедливо решив, что «чехи» обязательно захотят надругаться над памятью нашего погибшего товарища, Лис решил и этот памятник Пашке густо заминировать. На сюрприз для боевиков ушло четыре гранаты Ф-1, из которых повыдергивали кольца и подперли крест с четырех сторон, а так же две мины МОН-50 на растяжках и мина МОН-100 на каком-то хитром саперном шнуре. Из объяснений Лиса я понял, что этот шнур имеет внутри хитрую засадную пружинку и его нереально перерезать безнаказанно. В общем, взрыв, если что, обещал быть чуть ли не ядерным!

После всего проделанного мы дали прощальный салют, минуту помолчали и пошли в сторону брода…

***

…А вот брод приготовил для нас жесткий сюрприз.

Стоял конец мая, в горах мало того, что таял снег, так еще, видимо, прошел дождь. Фортанга разлилась и вместо красивой горной речки, которую мы наблюдали позавчера, мимо нас несся бушующий горный поток. Мост с утра мы развалили сами явно не подумав, и теперь нам предстояло либо переться много-много километров вниз по реке до следующего брода (и не факт, что там мы увидим другую картину), либо как-то умудряться переходить Фортангу здесь.

Гюрза решил, что идти далеко лениво и надо рисковать. Выбрав из всех, кого потяжелее да помоложе (выбор пал на Гарика), Гюрза забрался к нему на плечи, обвязался веревкой и таким тандемом перебрался на левый берег. Остальные перешли, держась за спасительную веревку.

В Бамуте мы тепло попрощались с журналистами. Все-таки они оказались нормальными парнями, внятными и адекватными, без завихрений, да вдобавок и не трусливыми (не побоялись ведь с нами в лес сунуться). Назавтра и нам тоже предстояло уходить из Бамута, и вечер мы посвятили наблюдению за суетой вэвэшников, любуясь, как они обустраивают себе спортивный городок.

Димыч выдал глубокомысленную истину:

— Знаешь, чем отличается солдат внутренних войск от армейского пехотинца?

— Чем?

Димыч показал пальцем на возню вэвэшников:

— А вот этим — боец внутренних войск, захватив аул и обустраиваясь, первым делом ставит себе турник. А боец пехоты, захватив аул, первым делом ставит себе бражку. Вот и вся разница…

Спорить с этим было бы глупо, Димыч прав и главное различие именно в этом.

Потери при взятии Бамута говорили сами за себя — двое убитых, пятеро раненых. И после боя — четверо ослепших от какого-то денатурата, один застрелившийся, один свалился под БМП и один пехотинец по пьяни умудрился отстрелить себе яйца… Но это нормальный расклад. При перемириях, находясь на базе, пехота скучала, и потери бывали куда как круче — до пяти жмуров в неделю. Звучит противоречиво, но пехоте на войне, чтобы потерь было поменьше, надо просто воевать… И это — факт!