Памяти Петра Алексеевича Кропоткина - [11]

Таким образом, мы приходим к отрицанию в будущем строе, осуществления которого мы желаем, всякой личной собственности, всякой собственности товарищества на паях или акциях, артелей и т. п.

Те писатели прежнего времени, которые приходили к подобному заключению, не видели другого исхода, как передача всего общественного капитала государству, т.-е. сильной организации, представляющей собою интересы общества и заведывающей всеми делами, какие касаются всего общества в совокупности.

Ей предоставлялось обеспечить за каждым членом общества возможность получать нужные ему орудия труда и проч.; ей же предоставлялось распределить между членами общества выработанные ими продукты.

Но именно поэтому блестящие сны последователей этих учений и не находили себе достаточно приверженцев среди тех, которые должны были осуществить эти сны в действительности. В самом идеале этих учений осуществилась только одна сторона жизни, — экономическая. Те же, которые привыкли мыслить конкретными образами, очень хорошо понимали, что какие бы сочетания условий ни были измышлены для того, чтобы такое правительство выразило собою образ мыслей большинства, как бы ни был подвижен, изменчив и удобоизменяем его состав, но всегда тот кружок личностей, в пользу которых общество отказывается от своих прав, будет властью, отдельною от общества, стремящегося расширить свое влияние, свое вмешательство в дела каждой отдельной личности, каждой группы личностей, и чем шире круг действия этого правительства, тем более вероятности, что правительство перестанет быть выражением выгод и желаний большинства.

Поэтому, как массы, так и многие отдельные мыслители издавна поняли, что передача такой самой существенной основы жизни общества в руки какого бы то ни было выборного правительства была бы источником самых существенных неудобств, если не просто самоубийством общества.

От этого сознания самый естественный переход был к тому, что весь капитал, накопленный в том или другом виде предыдущими поколениями, должен стать достижением всех, всего общества, которое само и должно быть полновластным его распорядителем.

Ближайшую, непосредственную форму выражения этого идеала составляет:

«Признание всего наличного капитала, разрабатываемого или нет, собственностью всех членов той территориальной единицы (группы, областей, страны), где совершается социальный переворот.

Признание всего разрабатываемого общественного капитала (возделываемой земли, лесов, работающихся руд, фабрик, действующих или строющихся железных дорог, жилых домов и т. п.), отданным в пользование (на некоторый срок) тем лицам, которые на нем прилагают свой труд.

Принятие нужных мер для того, чтобы уравнение невыгодных условий, в которых находятся отдельные работающие группы, совершилось в различных мелких территориальных единицах (города, губернии) путем взаимного согласования этих групп, не устраняя возможности дальнейших перераспределений для уравнения количества труда, который у них признается нужным».

Громадное различие такого положения дел от современного очевидно из того, что теперь горсть личностей, завладевая чужим трудом, имеет право расходовать его бесконтрольно для удовлетворения всех потребностей и, таким образом, трудом всех оплачивает производства или поступки, нужные ей одной. Это зло устраняется.

Но не раз было высказано, что такой порядок дел, который мы имеем в виду в таком идеале, имеет за собою другой недостаток. Говорилось, что потребности большинства вовсе не суть потребности прогресса человеческого общества; что всегда прогресс в обществе шел таким путем, что некоторое меньшинство, случайно попавшее в особо благоприятные условия, развивалось более всех остальных, открывало и вещало миру новые истины, которые воспринимались несколькими подготовленными личностями. Хотя мы сомневаемся, по нижеизложенным причинам, чтобы таков был в большинстве случаев ход прогресса в обществе и чтобы он всегда должен был быть таким, но, допустив даже, что таков бывает единственно-возможный ход прогресса в данном направлении, хотя бы в каком-нибудь редком, хотя бы даже исключительном случае, мы, конечно, должны подумать, не может ли предлагаемая нами в идеале классификация труда задушить этот проблеск прогресса?

Понятно, однако, что все рассуждавшие таким образом исходили из современного положения дел и воображали себе идеальную оценку труда в нынешнем обществе, при нынешней удушающей обстановке мастерских, при разъедающем силы непосильном труде, при той невозможной продолжительности машинального труда, которая необходима теперь для того, чтобы иметь хотя кров и корку хлеба. Но очевидно, что та классификация занятий, о которой мы говорим, возможна только в обществе, подвергавшемся переделке, о которой говорилось по поводу первого условия равенства. И для такого общества немыслимо отсутствие довольно продолжительного досуга. Если некоторые экономисты и говорили, что раздел всего теперешнего дохода нетрудящейся части общества поровну между всеми членами общества повысил бы средний заработок каждого члена только на 5 су (8 копеек), то опять-таки эти экономисты брали условие невозможное, т.-е. воображали себе дележку, невозможную в теперешнем обществе, происходящею в теперешнем обществе при сохранении теперешних условий и форм производства. Теперь, конечно, невозможно даже определить, сколько времени пришлось бы каждому члену общества трудиться над производством предметов, необходимых для доставления всем членам общества комфорта, равного комфорту людей нижних частей теперешнего среднего класса. Но можно прямо сказать, что, если теперь каждый работник содержит средним числом (в Германии и во Франции, кроме себя, еще 3-х, а во Франции почти четырех человек, из которых только один есть член рабочей семьи, а остальные 2-е, почти 3-е, суть паразиты их семьи, то, имея подобных, содержат в лучше организованном обществе только 1-го, много 2-х человек, т. е. всего вместе с ним самим от 2 до 3 человек, вместо 4-х 5-ти челов.; он может работать уже вдвое менее, т.-е. 5½ час. вместо 11 час. в день, — всего 33 часа в неделю и вместе с тем абсолютно нисколько не уменьшать своего благосостояния. Вспомнив далее все непроизводительные расходы обществ, обусловливаемые, главным образом, их общественною неурядицею (войска, войны, тюрьмы и суды, тяжбы и проч. и проч.); вспомнив, далее, какие несметные количества труда тратятся на производство предметов, не служащих для увеличения производительных сил народа, — мы, конечно, поймем, как велик был бы досуг, который оставался бы в справедливо-устроившемся обществе, за удовлетворением даже того разумного комфорта, о котором теперь не мечтают даже баре средней руки; мы поймем тогда, насколько был ближе к правде Оуэн, утверждавший, что для этого и для многого другого достаточно было бы 3-часовой работы всех членов общества.