Память земли - [4]

Начальство усадили рядом с молодыми. Гостям растянули по коленям чистые полотенца. Щепетковой отдельное.

— Ну! — торжественно встал Фрянсков-отец, взялся за припотелую бутыль и осторожно, чтоб не задеть тарелок с яствами, приподнял от стола.

В минутной тишине, булькая в горлышке бутыли, пошло по стопкам вино.

Как Любаша воду черпала,

Про семеюшку расспрашивала, —

сразу в голос запела Зеленская, кивая женщинам, и те, хоть уже бессчетно после собственной свадьбы пели эту песню, мгновенно посерьезнели, вспомнив свою давно отыгравшую молодость, собственное девичье волнение, когда пели им, невестам, эти слова. Женщины подняли постаревшими, огрубелыми пальцами полные стопки, тоже, как и Зеленская, сразу в голос взяли:

Я свекрови угожу, рано печку затоплю,

Я свекору угожу, бычат в Дону напою.

Тебе, Вася, угожу: постель мягку постелю,

Постель мягку постелю, на рученьку положу…

— О! — специально дождавшись в песне этого момента, вскочил дед Лавр Кузьмич, выдернул из-под гимнастерки крахмальную простыню, развернул на ширину рук: — Бери, Люба, на мягку постель! Тебе с Василём неделимый хвонд. Не боись, лей кровь, это не фронт.

Люба подхватила кинутую через стол простыню и, не зная, что же с ней делать, чувствуя, что мучительно краснеет, глядела на тетку Лизавету, на хохочущие лица мужчин и женщин. Щепеткова перестала улыбаться, подняла на невесту глаза, засиненные понизу сеткой мелких, жатых морщинок.

— Не красней, Люба, — вздохнула она, — бери, девка, на счастье. Сколько там его — нашего бабьего?..

Она провела ладонью по лицу, по своим черным, туго зачесанным к затылку волосам, снова улыбнулась.

— Так что? — спросила она. — Значит, за молодых?

— Правильно! — забалабонил Музыченко. — Выпьем и начнем, товарищ председатель, а также члены правления и рядовые колхозники, дегустировать витамины. Сальце́, — ударял он на «це», — мясце́, маслице́…

2

К вечеру гулянье кипело. Все уже галдели, целовались, когда с улицы вошел вдруг рослый, с плавной горбинкой на носу мужчина в хромовом пальто и полковничьей папахе. Первым шагнул навстречу заведующий молочным пунктом Ивахненко, знавший в лицо все районное руководство.

— Та-а-аварищ Орлов! — изумленно-радостно воскликнул он. — Откудова у нас в хуторе?

Услышав фамилию председателя райисполкома, подбежала Фрянчиха, затарахтела в тихой от оборвавшихся голосов комнате:

— Вот же дорогой гостёчек! Вот спасибо! Раздевайтесь, давайте пальто, шапочку.

— Здравствуйте, товарищи! Что это у вас?

— Сыночка женю, — прочувствованно сказал Фрянсков и, подходя, качнулся. — Первого моего, старшенького.

— Ну-ну! — Орлов одобрительно кивнул. — Семья — великое дело. Поздравляю. — Он поднял большую мускулистую руку, помахал всем. — А мне бы вас, товарищ Щепеткова. Дело есть…

Но его раздели, усадили рядом с Настасьей Семеновной, налили вина.

— И вы, гостечки! Еще перекусим, садитесь с дорогим гостем, — суетилась Фрянчиха, несла в особой тарелке холодец из гусиных потрохов. — Кушайте, товарищ Орлов, это нежное, само раз под вино.

— Да чего там с тем вином чертоваться? — подскочила Дарья Черненкова, двинула по столу к Орлову полную до краев, плеснувшуюся кружку водки. — Пейте! Я баба, и то сколько выпила!

— Сколько же? — морщась от водочного запаха, не умея сдержать брезгливости, спросил Орлов.

— А я и не сосчитаю! Нема ж высшего образования! — смеялась Черненкова рыжими, золотыми глазами.

— Легче ты с водкой, Даша, — стоя за ее спиной, шепотом просил муж-бухгалтер. — Тебе ж дитё кормить.

— Нехай. Оно у нас казачье, трехпробное, — басом хохотала Дарья.

— Товарищ Орлов! За нашего жениха выпейте, — просительно прижимал Фрянсков руку к лацкану пиджака. — Это же спирт, медицина.

— А то величать будем, тогда гроши выложите! — загудели, подталкивая друг друга, женщины и, решительные, вожделенно оглядывая статного Орлова, начали обступать его.

Мария Зеленская схватила из миски с соусом ложку, повелительно взмахнула над головами:

— Пой, девчата, величанье!

— Маруська, черт, ложкой обкапаешь!

— Красивей будете, на то свадьба. Пой!

Виноград расцветаить,

А ягодка поспеваить, —

тонко завели женщины. Зеленская быстро нагнулась к Щепетковой, и та шепнула: «Борис Никитич».

Виноград наш Боричка,

Виноград наш Никитьевич,

— Бабы! — как молоденькая, пискнула Фрянчиха. — Виноград-то наш пришли без жинки. Кого ж им петь ягодкой?

— А меня! — крикнула Черненкова. — Тю! — Она махнула рукой на мужа. — Нехай не ревнует к начальству.

А его ягодка Дашенька,

А его ягодка

Тимофеевна.

Выдернув из-под хлеба блюдо, женщины двинулись к Орлову.

— Бросьте, бабы, — заикнулся было Фрянсков-отец, но его отпихнули, защебетали перед Орловым:

— Борис Никитич, за величанье.

— Что́ — за величанье? — не понял Орлов.

— Посеребрить.

— Бросьте же! — снова вмешался Фрянсков, но его опять оттиснули, окружили Орлова хохочущим, агрессивным кольцом.

— Нам, девчатам, на конфеты, товарищ председатель райисполкома.

Орлов достал кошелек и, замешкавшись, белыми пальцами вынул десятирублевую бумажку, положил на блюдо.

— О-ой!.. — разочарованно заохали кругом. — Такой кавалер, а за ягодку скупится.

Орлов вынул еще двадцать пять.