Память всех слов - [18]
А кроме того…
Милость Владычицы, ей нужно перестать скрывать это перед самой собою.
Мысль, что средний сын Ленганы должен войти в ее комнату, в ее жизнь, войти в… нее, что ей довелось бы опуститься до роли движущегося лона, в которое тот ублюдок засеет свое семя… Что она родит детей лишь для того, чтобы отдать их в руки больной от ненависти суки – либо чтобы сносить проклятия и унижения от Ленганы и ее присных, стоит ей остаться со своим «мужем», а она бы осталась, поскольку никто не отдает собственную кровь на погибель… Но сумела бы она полюбить их по-настоящему, зная, что зачаты они не в любви, страсти или желании иметь детей, а лишь по приговору пары стариков, ищущих способ предотвратить войну родов? Деана хотела надеть брачный пояс, родить детей, хотела встретить мужчину, которому взглянет в глаза и прошепчет свадебную молитву, «Наши души нашли друг друга», она хотела этого, но не так.
А потому она выбрала изгнание, которое должно отсрочить исполнение приговора до времени ее возвращения. Никто не мог ей этого запретить, Законы Харуды в подобном случае были ясны: паломничество ставило ее над приговорами и любыми обычаями. Деане, впрочем, казалось, что большинство старейшин приняли ее решение с удовлетворением, поскольку для афраагры это было лучше всего. Деана уходила из ее жизни, исчезала с глаз Ленганы, не оставалось уже причин для ненависти. И Деана все время пыталась позабыть о том, что, пока она собиралась, бóльшая часть даже ее рода не выглядела слишком уж переживающей из-за такого поворота дел. Последние месяцы, смерть, поселившаяся в афраагре… Некоторые могли обвинять в этом ее.
Честно говоря, она уходила с чувством облегчения, взяв лишь смену одежды, оружие и пояс паломника: черный, символизирующий Бездну, которую необходимо одолеть, чтобы получить Прощение. Пояс этот открывал ей двери в любых афрааграх, открывал вход в любой шатер и давал место в любом караване, с которым она странствовала. Он – и, конечно, белые ножны тальхеров.
Она залезла в одну из повозок. Проводник каравана поднял зеленую ветвь, махнул ею над головой. Верблюды фыркнули, тряхнули косматыми мордами, кони нетерпеливо переступили с ноги на ногу. Их ждало десять дней пути.
Глава 4
Камана встретила его услужливо отворенными вратами, вонью из канала, где вода превратилась в мерзкую жижу, и мрачными взглядами городских крепышей. Альтсин поприветствовал их поднятой рукой. Бóльшую часть местных составляли матриархисты, а потому в ответ он получил легкие поклоны. Монахов в городе уважали, и, хотя размер монастыря явно оставался занозой для местных купцов, никто не пытался их отсюда вытеснить. Хорошие контакты и явное уважение, каким приор Энрох пользовался среди местных племен, стоили побольше, чем монастырские здания, пусть даже и в городе, где каждый ярд поверхности ценился в сто оргов – и продолжал дорожать.
Окруженный кирпичами Граничный Камень сверкнул белизной в стене, словно напоминание, кто именно правит на острове.
Камана была самым большим городом на Амонерии, единственным, в который сеехийцы позволяли прибывать кораблям и где они разрешили построить порт. Остальные попытки возвести на острове торговые плацдармы улетучивались в небо с дымом и пламенем. Много лет миттарийцы, понкеелаанцы и жители других центров торговли западного побережья яростно спорили, кто, собственно, основал город, словно знание это давало им хоть какую-то пользу. Поскольку начало Каманы терялось во временах до возникновения Империи, Альтсин подозревал, что выстроила его некая группка отчаявшихся беглецов от религиозных войн, от которых содрогался континент.
Нынче, с тридцатью тысячью жителей, он не слишком-то впечатлял размером, но развитие его сдерживали Граничные Камни – восемьдесят шесть белых валунов, которыми сеехийцы обозначили территорию, которую город может занимать. Камни уже многие годы назад встроили в городские стены, и, даже если кому-то из Совета приходило в голову проверить, действуют ли еще древние договоры, кости, грохочущие на Белом пляже, довольно быстро возвращали любопытствующего на землю. Местные племена не терпели шуток с подобными вещами.
Едва оказавшись за вратами, Альтсин нырнул в узкие улочки, а над его головой выросли дома в несколько этажей. Город задыхался, стены стискивали его железными обручами, и, не в силах из них выплеснуться, он убегал в единственно доступную сторону – вверх. Новые и новые этажи жилых домов достраивали, расширяя, используя все доступное место, а потому если на земле здания отделялись друг от друга крепкой мостовой шириной в пятнадцать футов – как раз чтобы без проблем могли разминуться две повозки, – то на высоте шестого этажа между домами можно было перескочить одним прыжком. Еще этаж-другой, и крыши соприкоснутся, а улица превратится в туннель. Конечно же, если в один прекрасный день все это не завалится.
Местные каменщики достигли абсолютного совершенства в постройке все более тонких и легких стен, но даже они не были чудотворцами – за последний год под руинами трех домов погибли более пятидесяти человек. Совет Каманы уже долгие годы пытался ввести ограничения на новые этажи, но пока там заседали владельцы большей части городских строений, принять такой закон оставалось невозможно. Кроме того, всякий дополнительный этаж – это мастерские, мануфактуры и торговые склады, что были словно вымя мифической Вантийской Козы, которое при каждой дойке дает горсть жемчужин. А только дурак откажется от того, что можно обложить налогом.
