Память сердца - [16]

Для музыкального кружка, в котором мы занимались в училище, было много инструментов, и нам велели их тоже все разобрать, чтобы не досталось немцам. Все делалось в спешке. Кто-то взял гармонь, кто-то балалайку, кто-то гитару. Я взял мандолину…

А когда все упаковались, нас построили еще раз и сказали, чтоб мы все помогли рабочим подтянуть станки к балкону и сбросить их сверху, (наш цех был на втором этаже). Я не успел помочь. Мне сказали, на проходной меня ждет отец. Михал Григорьич, взяв меня за руку, повел туда. Оказалось, отец отвез семью и за мной без пропуска пробрался в Москву. Мастер долго говорил с ним в сторонке. Из разговора я понял, что, «ежели что», Михал Григорьич взял бы меня к себе, он живет с женой. Напоследок он сказал отцу:

– Бекар Юсупыч, не теряйте время, уезжайте сразу; будет поздно. Говорят, Павелецкая дорога уже перехвачена…

На другой день к нам присоединился наш дальний родственник или земляк дядя Саша, глуховатый моложавый мужик, и мы втроем выехали с Казанского вокзала.

В Никольское, на родину

С Павелецкого вокзала – «Москва – Куйбышев» через Пачелму – прямая дорога. Сейчас она закрыта, где-то немец-сволочь орудует. А с Казанского на Куйбышев (то бишь на Пензу, а нам-то – на Пачелму), – все равно что с Казанского – в Ленинград! Что там впереди?..

Но деваться, видно, было некуда. Для Москвы настали тяжелые дни октября.

Итак, втроем: я, отец и земляк дядя Саша, уже с Казанского вокзала, выехали в направлении Пензы… От Москвы до нашей станции Пачелма чуть более шестисот километров, – мы же ехали уже седьмые сутки. Поезда двигались медленно, часто останавливались. Пассажиры от вагонов, рассыпавшись, бежали к колхозным полям и успевали накопать картошки, наломать досок для костров из заградительных щитов. Их к зиме вдоль железных дорог на многие километры устанавливали – от снежных заносов. Тогда их было множество – по всем дорогам. Сейчас их не ставят.

Разжигали костры, и вымытую в лужах картошку варили в воде, выпрошенной у машиниста поезда. Если поезд стоял долго, картошка успевала свариться. Если нет, – ехали дальше на подножках с горячими кастрюлями и на следующих остановках доваривали. А если ехали долго, картошка успевала остыть, хотя бы чуть. Тогда она уже не доваривалась, ее выбрасывали с великой жалостью и ехали до следующих картофельных полей.

Дядь Саша узнал, что на станции Сасово есть железнодорожная ветка, по которой тоже можно приехать в наш район. Ветка местного значения, она не загружена, и мы быстрее доберемся, кажется, через станцию Зимитчино.

По новой ветке мы действительно ехали довольно быстро. Приехали в Зимитчино поздней ночью. Сошли с поезда. Светила полная луна. Только что выпавший первый снег в лунном свете белел и мерцал вплоть до горизонта.

Отец, глядя на меня, предложил Саше:

– При таком лунном свете, звездном небе да после всего, что пережито за последние дни, грех не прогуляться, Саша! Плюнем-ка на дорогу, берем направление по целине – прямо на наше село. Никуда не сворачиваем, нигде не останавливаемся – ни в какой деревне. Никуда не заходим, сократим эти двадцать восемь километров и до рассвета увидим наше родное Никольское!

– Я – за!.. – весело усмехнулся дядь Саша. А после паузы добавил: – А где и когда мы пропадали? Вперед!..

Он был веселым и добрым мужиком. В вагоне играл на моей мандолине, пел военные песни. Чуть ли не четверть вагона окружала нас, чтобы послушать его рассказы о жизни. Потом, в селе, учил нас, городских, запрягать лошадь, пахать, работать на комбайне. Благодаря ему мы научились управлять трактором, косить траву, рожь, скирдовать солому, сено. Он учил нас, где и как резать лыко, сушить и плести лапти. Гуляя с парнями по селу, любил на радость всем играть на гармони, петь частушки и отплясывал чечетку на своих до смешного кривых ногах. Вслед его иногда без злобы называли «циркулем». Хороший был человек. Он оставил по себе добрую память.

Через месяц вместе с земляками он был призван и в первом же бою с танками погиб, кажется, под Вязьмой. Рассказали об этом земляки-годки, с кем вместе ему пришлось воевать.

Дедушкин сахарный завод

Путь для меня был вроде не утомителен. Светила луна, шли широким ровным шагом. Дышалось легко и непривычно вольно. Шагали без дорог: по вспаханным занесенным первым снегом полям, по жнитве. Если попадались деревни, не обходя, пересекали их через дворы, будоража собак. Шли мимо ветряных мельниц, через овраги. Срезали угол соснового леса. А когда проходили мимо высоких строений, чернеющих на фоне неба, дядь Саша сказал:

– Юсупыч, а ведь мы мимо вашего сахарного завода идем! Как?..

– Что как?

– Ну, память ничего не подсказывает?

– Да н-не-ет. Я, да и отец мой, к заводу не имеем никакого отношения. Это завод твоего прадеда – князя Алимбека Алимбекова.

– Он сам строил?

– Не знаю, кто строил. Это целая история, длинная и долгая…

– Ну-ну, Юсупыч! Ты уж расскажи! Да и сыну будет интересно…

– Давно это было, я от Абдурахмана, дяди по материнской линии слышал, наши-то и не помнили. А он на селе старше многих и памятлив был. Многое знал и много рассказывал. Так вот: был дед мой человеком могучим, высоким, складным. Его любили все за честность, прямоту, справедливость. Он ничего, никого не боялся, ни перед кем не кланялся. Его знали и уважали во всем уезде. К нему из других уездов приезжали решать спорные вопросы.