Память сердца - [52]
Как непохожи были оба эти москвича на обычных англо-американских туристов, так называемых «кукиных детей», которые в автобусах Кука покорно поворачивают по команде гида головы направо, налево.
Александр Иванович с удовольствием сообщил, что «Комеди Франсэз» очень заинтересовалась его пьесой «Рафаэль и Форнарина», которую он почти закончил. Биншток уже работает над переводом первых картин.
— Вы будете играть Форнарину в Москве, — прибавил он.
Я не читала пьесы, но тем не менее была очень обрадована и польщена. Зная сценические произведения Сумбатова-Южина, можно было не сомневаться, что в его новой драме будет увлекательная женская роль.
Южин знакомил меня со многими парижанами с ленточками Почетного легиона в петлицах, говоря:
— Наша молодая актриса, надежда нашего театра.
Как я ни была молода, я все же понимала, что эти лестные слова — дань светскости Южина, но в этот вечер я почувствовала особую благодарность к Александру Ивановичу за его умение «подать» актрису, ободрить, внушить веру в себя. Как важно знать, что кто-то верит в тебя, следит за твоим ростом, особенно, если это такой художник, как Южин.
На приеме был великолепный артист, директор Одеона, давнишний друг Анатолия Васильевича — Фирмен Жемье; он уговорил Луначарского, Южина и меня закончить вечер в баре гостиницы «Крийон». Жемье посоветовал мне заказать какие-то мудреные коктейли, но Южин и Анатолий Васильевич наотрез отказались от этой «американской смеси», «американского ерша», как выразился Анатолий Васильевич.
— Виноградное вино — чистый, благородный напиток, а в этой мешанине сказывается безвкусица американских выскочек, — говорил он.
— Древнейший напиток, — подхватил Южин, — сколько поколений возделывали виноградники, культивировали вино. Приезжайте к нам в Грузию, у нас есть вина, которыми не стыдно угостить француза.
Там же в баре «Крийон» Луначарский вспомнил, что оба наши собеседника — знаменитые исполнители роли Шейлока в «Венецианском купце». Возник проект возобновить «Венецианского купца» в Малом театре и пригласить в качестве гастролера Жемье, а затем Южину сыграть эту же роль в театре Одеон.
— В новом сезоне. Не будем откладывать. В моем возрасте нельзя откладывать, — сказал Александр Иванович.
На следующий день Южин приехал к нам в «Лютецию», отель на бульваре Распайль, недалеко от нашего посольства, где обычно останавливался Анатолий Васильевич.
Александр Иванович был в отличном настроении, он поднес мне красные розы со словами: «Будущей Джессике».
Этим он хотел, очевидно, подчеркнуть серьезность планов относительно «Венецианского купца». Он расспрашивал Анатолия Васильевича о Москве, о перспективах будущего сезона. Не все казалось ему правильным в поступках руководства Малого театра, хотя он с удовольствием отметил сдвиг в благоприятную сторону в настроениях прессы.
— Все же надо поскорее в Москву. Я поправился и не хочу больше задерживаться здесь, как ни обаятелен Париж. Чего доброго, москвичи меня совсем сдадут в архив…
— А вы их распушите как следует! Вы — глава Малого театра.
— Знаете, Анатолий Васильевич, я вам скажу по секрету: мне очень хочется еще раз быть автором Малого театра. Мне почему-то кажется, что мой «Рафаэль» понравится вам. Может быть, это нескромность, — когда вы вернетесь в Москву, я попрошу вас прочитать эту пьесу… или сам ее прочту вам. Наталья Александровна, пойдите в Одеон, посмотрите Жемье в Шейлоке. Какое отточенное мастерство! Необходимо наши вчерашние планы претворить в жизнь. Я бы очень хотел снова сыграть Шейлока, хотя с Жемье нелегко соперничать…
Из «Лютеции» я вышла на улицу с Александром Ивановичем, и несколько кварталов мы прошли вместе. Я невольно вспомнила, как медленно и степенно в тяжелой шубе на меху, в бобровой шапке ходил Александр Иванович по московским улицам, а здесь в коротком светлом пальто, в фетровой шляпе, надвинутой на один глаз, с тросточкой, с гвоздикой в петлице он шел быстрой, легкой походкой. Мы дошли до перекрестка, нужно было расставаться…
— Куда вы так спешите? — спросил Южин.
Я назвала адрес.
— Но ведь нам по дороге. Сейчас мы сядем в метро.
— Как в метро? — опешила я.
— Ну да. Вы можете доехать, — он назвал станцию, — а там совсем близко.
— Александр Иванович, я не знаю. Я уже третий раз в Париже, но я не знаю метро. Я вас подвезу на такси.
— Зачем? Метро — самый удобный вид транспорта. Когда-нибудь и у нас в Москве появится метро. А-а, понимаю: вы боитесь перейти через улицу. Я возьму вас под руку и перейдем. Ай-ай-ай, ведь вы должны быть моей Антигоной, а вы…
И так семидесятилетний «Эдип» взял под руку двадцатипятилетнюю «Антигону», которая от страха зажмурила глаза, и кинулся в кипящий поток парижской улицы, приговаривая:
— А я думал, что вы храбрая!
К несчастью, жизнерадостность, бодрость Александра Ивановича оказались непрочными. Волнения, связанные с его работой актера, особенно директора, хотя бы и «почетного», неумение и нежелание перейти на стариковский режим — все это привело к тому, что Александр Иванович, вернувшись в Москву, вскоре снова тяжело заболел. Врачи посоветовали ему после болезни, для окончательной поправки, опять поехать во Францию. Анатолий Васильевич навестил больного и помог устроить так, чтобы кроме Марии Николаевны его сопровождал Напалков, который сделался для Южина и его жены чем-то вроде талисмана: они верили, что Напалков не допустит, чтобы болезнь одержала верх.
